— Понимаешь, — рассказывал я потом огоньку в сторожке, — здесь, вообще-то, не останавливаются. Они приезжают, быстро делают свои дела с Марком или с другими ребятами и сразу же исчезают. Никто не хочет, чтобы его увидели.
Костерок примостился напротив меня на паутинке между двумя веточками хвороста и смотрел, как я управляюсь с очень сухим, жёстким и солёным мясом и с ужасно чёрствыми корочками хлеба, которые я нашёл на дне полуразобранной бочки.
— Зачем они расширяются, я не понимаю. Некому там останавливаться. Быстро сделал дело — и всё. Рассиживаться, раскладываться никто не будет. Так что не знаю.
Я устал жевать, поэтому последний кусок просто запил, и сразу почувствовал, что хочу спать. По-настоящему. Никакого волшебства. Просто лечь, закрыть глаза и блаженно расслабиться. Огонёк был назначен главным. Он послушно кивнул и разбежался несколькими дорожками в разные стороны следить, чтобы меня не беспокоили ни насекомые, ни гниль из необжитых мест.
На старых ящиках ещё лежал дырявый тулуп, который согревал кого-то из наших совсем недавно. Я не успел решить, буду ли в него закутываться, потому что мгновенно уснул.
И никакое страшилище меня не тронуло. Проснувшись, я сразу вспомнил, что теперь у меня есть собственный дом. Всё вокруг — только моё. Во сне я, наверное, ворочался, судя по тому, что шерсть из подкладки вылезла ещё сильнее и была повсюду. Но я не стал ничего поправлять — так даже уютнее.
Силы наполняли меня, и я решил немного пройтись по своим владениям. Здесь было тесно от рухляди и деревянных подпорок, которые, наверное, когда-то были шкафами и перегородками комнат. Протиснуться между ними можно было только боком, и мой нос задевал порой серые доски. Не всегда я понимал, что передо мной, хотя огонёк старался подсветить мне и так, и этак. Хотя чему тут удивляться — у меня в башмаке кусочек смальты, который никому ничего не сможет поведать. Да я и сам не знаю, для чего он мне. О чём он должен мне напоминать? Чего я хочу от него? Разве чего-то хочу? Нет, конечно.
Глядя на пальцы, покрытые пылью, я думал о том, что человеческая жизнь оставляет после себя один лишь мусор. Не ахти какая мысль, но всё же. Что-то мудрое в этом есть. По крайней мере она похожа на слова, которые говорили пьяные студенты. На одной из полок мне попались какие-то камешки — обычные, неровные, с острыми краями, ничем не примечательные. Кто их принёс и положил? Зачем? Пламя весело скакало, угадывая направление моего взгляда.
Узкий неровный коридорчик, который постоянно поворачивал туда-сюда, тянулся далеко в глубь времён. Это лишь снаружи гора кажется монолитом, а на самом деле она изрыта давно забытыми воспоминаниями. Пожалуй, хватит на сегодня. Не стоит получать всё удовольствие сразу. А то лопну от мудрости, которую мне дают эти таинственные остатки былого. Вдруг я однажды разгадаю каждую мелочь? И стану для кого-то таким же чудовищем, как Юл. Обрасту волосами и ногтями… Мне было очень весело. Только хотелось есть.
Я вернулся в комнатку у входа, припомнил, куда скрывалась Марта, и обнаружил в той стороне что-то вроде кухни. По крайней мере здесь были беспощадно изрезанный стол и очаг с кучей золы. Принюхавшись к ней, моё пламя скривилось, словно говоря, что оно здесь ни при чём. Дымохода я не нашёл. Ну, ладно. Пойдём посмотрим, чем заняты наши друзья из долины. А когда стемнеет, попробуем подкрасться к ним и стащить что-нибудь вкусное. Там, правда, собаки, но ты же мне поможешь, огонёк? Он подмигнул. И это могло означать что угодно.
Сторожка была всего лишь боковым ответвлением главного туннеля, который спускался вниз справа от входа и из которого всегда веяло жутью. Как ни странно, я продолжал бояться темноты, поэтому ту сотню-другую шагов, которая отделяла сторожку от большой пещеры, я пробежал как можно скорее, втянув голову в плечи и чувствуя спиной весь притаившийся там ужас. Когда носил кувшины, увлёкся, и страшно не было. А сейчас… Но всё равно — из дома нужно время от времени выбираться. И потом, я же не один…
В деревне всё было по-прежнему. Расчистка подходила к концу. Повсюду уже красовались сарайчики и горки камней. Дорога подсохла, и трупы увезли. Голодным носом я уловил аромат пшеничной каши с бараньей ногой. Поискал глазами — да, вот они сидят кружочком возле времянки. Смеются. Скребут ложками по дну мисок. Собакам уже что-то дали — преданно грызут и лижут, зажав передними лапами. С подводы спрыгивают новые рабочие. Развешивают фонари. Пилят. Копают. Весь склон занят людьми — поднимаются и переходят на ту сторону хребта или возникают и спускаются. Их не остановят ни сумерки, ни ночь. Две женщины не поделили находку в ещё не разобранной как следует развалине, мужчины с гоготом бросаются судить. Капрал с каской под мышкой выходит из большой и приличной на вид палатки, отирает усы, расправляет плечи, поддерживая живот, дышит.