В этот момент раздался пунктуальный стук в дверь. Клаус, исполнительно подслушивавший у замочной скважины, взял на себя смелость решить, что всё важное уже сказано (ведь он уже знал эти беседы наизусть), и вошёл доложить, что вот-вот, согласно утверждённого расписания, начнётся заседание цензурного комитета. Министр бодро встал, поправил высокий воротничок и величественно позволил мне опереться о его руку.
— Ничего-ничего, — говорил он, постукивая тростью о паркет, — вы немедленно включитесь в работу, и ваша печаль утихнет. Ничто так не придаёт жизни смысл, как введение в курс государственных дел. Уж вы мне, сударь, поверьте. Я, как-никак, не один десяток лет провёл в этих стенах!
Мы проследовали в комнату, где помещалось только несколько маленьких столов. Поскольку окон не было, горели свечи, и темнота наводила на мрачные мысли. «Как странно, — подумал я, — в том состоянии, в каком я сейчас пребываю, у меня ещё сохраняется способность чувствовать себя то лучше, то хуже». Словно прочитав это на моём лице, министр сказал:
— Именно на великой человеческой особенности жить даже в самых страшных услових и зиждится наша надежда на окончательную победу над гадкой ведьмой!
Все присутствующие, которых, кроме нас троих, было четверо, хором повторили:
— Да будет так и да свершится справедливость!
Ах, вот оно что! Это была всего лишь ритуальная формула, которой должно было начаться заседание. Канцлер счастливо улыбнулся, приметив меня, и я подумал, что, наверное, не буду поспешно переживать.
Мы с Клаусом встали за спиной министра, остальные сели и раскрыли книгу, которая лежала у каждого на столе.
— Ну что ж, — заговорил первым наш министр, — в первых же строках я читаю здравые слова: «Всё есть энергия и нет ничего, кроме энергии».
Все с достоинством кивнули. Клаус тоже наклонил голову с солидным видом, и я на всякий случай последовал его примеру.
Пролистав несколько страниц, министр закрыл книгу и передал её мне.
— Ознакомьтесь, дорогой друг. Пусть это станет вашим первым испытанием.
На титульном листе стояло: «Учебник арифметики». Не зная, что и думать, я тщательно изучил имя автора, название издательства и год выпуска. Здесь меня ждал сюрприз. Если верить написанному, книга увидела свет через тридцать три года после моего попадания в башню! Я посчитал в уме ещё раз. Действительно, тридцать три! Как такое может быть?
Я наклонился и прошептал министру в ухо:
— Здесь, наверное, время течёт не так, как в том мире, откуда мы все пришли?
Министр важно развернулся ко мне всем корпусом и посмотрел прямо в глаза.
— Я рад, что не ошибся в вас, молодой человек! — сказал он громко. Все подняли на меня глаза. — И какую же разницу вы насчитали?
— Тридцать три года, — пролепетал я.
— Браво! — воскликнул канцлер, порывисто вставая, так что пламя свечи на его столе едва не погибло. По стенам заметались чёрные тени.
— Ну что ж, — произнёс один из незнакомых мне людей, — книга оправдывает себя. Стоило вам взять её в руки, и вы научились считать!
Я пришёл в ещё большее смущение. Что это — издёвка или признание действительных заслуг?
— Полагаю, цензурный комитет согласится со мной в том, что вердиктом только что завершившегося рассмотрения станет единогласное одобрение сей печатной продукции!
Все громко подтвердили слова министра, а Клаус получил распоряжение подготовить бумаги по хорошо знакомой ему форме, кодовое обозначение которой я не запомнил.
Покидая комнатку, министр извлёк из жилетного кармана золотые часы и, дослушав приятную мелодию до конца, сказал:
— До обеда ещё два полных часа… Клаус, голубчик, проводите нашего доброго друга. Я уверен, для него найдётся работа.
И, пробормотав что-то такое же приличное и изысканное, как и всегда, министр скрылся в одном из ответвлений тёмного коридора.
Как только мы показались на пороге уже знакомого мне присутствия, секретари побросали работу и обступили нас. Клаус громогласно рассказал о случившемся на заседании цензурного комитета, и каждый если не пожал мне руку, то по крайней мере похлопал меня по плечу. Тяжёлая челюсть Клауса озарилась гордой улыбкой, как будто его ученик, в которого верил только он один, добился первого успеха. И действительно, несколько чиновников признали его победителем пари, о сути которого мне никто не удосужился сообщить.