Правда, до второго этажа дойти еще успела, а вот как разгребала матрас и копалась в хламе, помню смутно.
Сначала проснулась головная боль, а уже вслед за ней – я. Хотя точно уверенности в том, что это я, не было. Я никогда еще так погано себя не чувствовала, даже когда в походе словила желудочную лихорадку. Во рту было так сухо, что дышать получалось едва-едва, в глаза словно насыпали песка, а в голове поселился заяц с тарелками и от души в них дубасил.
На свою беду я слишком резко поднялась. Замутило, пришлось поумерить пыл.
И зачем я столько пила? Застонала, кое-как поднялась и поползла вниз по лестнице. Очень надеялась, что не убьюсь с такого дикого похмелья.
Себя было так жалко. Мало того, что дом отжали, еще из дома выжили! И голова болит.
Потом осенило: аптекарь! Лавка всегда открывалась раньше прочих, на случай, если кому-то по-настоящему плохо. Ну, как мне вот например. Да будет благословен светлейшей господин аптекарь!
Наверное, я и впрямь выглядела впечатляюще, потому что при виде меня в лавке аптекаря все как-то расступились.
– Рассол! – потребовала я у аптекаря.
Тот икнул и побледнел.
– Н-нету…
– А чего есть?
Он, не сводя с меня глаз, вытащил из-под прилавка флакон с грязно-зеленой бурдой. «От похмелья», – гласила надпись. Я полезла за кошельком.
– Нет-нет, что вы! – исступленно замотал головой аптекарь. – Не надо, госпожа ведьма!
«Та-а-ак!» – пронеслось в голове. Но виду подавать не стала, забрала пойло и потопала к выходу. По пути глянула в стеклянную витрину и… ма-а-ама дорогая!
Нет, красотка-то красотка, что и говорить. Тушь размазалась, губы бледные, глазки блестят, взгляд как у волкодлака. Платье помятое, на голове колтун. А над колтуном шляпа. Обычная, черная, чуть-чуть пыльная, да ниточки кое-где выбились из швов. Настоящая ведьминская шляпа. Такие уж лет сто не носят, как темную магию запретили.
Оглянулась… народ усиленно делал вид, что меня тут нет. Надо бы объясниться, да в голове к зайцу с тарелками добавился какой-то козел с барабанами. Задрал барабанить. Ну их, надо будет – сами спросят.
Гордо поправила шляпу и вышла.
Руки постыдно тряслись, когда откупоривала зелье и осторожно пробовала на язык. О-о-о, этот божественный вкус! Чуть не захлебнулась, пока пила, до дна, чувствуя как с каждым глотком я возвращаюсь к жизни. Кайф!
– Приятно опохмелиться, – сказали откуда-то сзади.
Я взвизгнула и выронила бутылку.
– От сволочи, убью заразу, которая мне эту бормотуху продала! – пообещала я всяческие кары на голову злосчастного трактирщика.
Самое обидное, что во флаконе еще оставалось спасительное зелье. А впрочем, какая разница, мне уже похорошело. Или глюки – это последствия чудесного исцеления?
– А вчера так душевно посидели, – продолжили издеваться глюки. – Часто ты так с зеркалом беседы ведешь?
Зе-е-еркало-о-о!
Я резко обернулась, чтобы глюк не успел скрыться. И впрямь, в зеркале отражался какой-то до жути странный мужик. Странный, потому что фиолетовый. Не весь, конечно, только волосы и огромные глазища. Суровый на вид, хмурый какой-то.
– Т-ты кто? – прохрипела я.
– Зеркало, – вполне логично ответил глюк.
Но и я не лыком шита:
– А почему в зеркале отражаюсь не я?
– Уверена? – ехидно протянуло «оно». – Если так пить, и не то привидится.
– Уверена. Я только что в стеклышко смотрелась.
Напрягла память и спросила:
– Это ты мне вчера отвечал?
– И впрямь хорошее зелье. Я тебе отвечал, я. Собрались алкоголики! И все возле меня. Мне больше импонирует трезвость, если хочешь знать.
Он нарочито брезгливо фыркнул и продолжил рассматривать меня с ехидцей во взгляде.
– Да мне тоже так-то, – миролюбиво проворчала я. – Ты дух? Ты умер и попал в зеркало?
– Будешь ерунду болтать, сама духом станешь. Нет, я не дух.
– Тогда кто? – заинтересовалась я.
– Много будешь знать, убьют как свидетеля, – просветило зеркало. – Тебе не пора имитировать бурную деятельность и симулировать сильную занятость? Скоро хозяин проверять придет и вряд ли обрадуется тому, что ты беседуешь с невидимым другом.
– Откуда ты знаешь?
– Он на работу мимо в десять идет. Как пить дать, заглянет посмотреть, чего ты тут делаешь.
Фолкрит и работа… хм-хм, а ведь и впрямь он обещал меня контролировать. И лучше, если остатки пиршества не увидит. У меня еще вчера в пьяном веселье родился план. Поживу в лавке, если буду тихая, как мышка, никто и не узнает. Родители-то точно тревогу трубить не будут, как же так, в добропорядочной семье дочь из дома сбежала? А больше я и не нужна никому.