– Все следы ливнем смоет, зверя не найдем.
– Не, за товлынгами такая просека остается, ничем не скрыть, да-а… Разве токмо к лету новому зарастает, – успокоил его следопыт. – Они же не просто траву да листья щиплют, прямо с ветками, целиком кусты сжирают. Пока еще после этого новые вытянутся! Так что, воевода, как найдем просеку широкую средь куста, на которой молодая поросль еще не поднялась, то верный знак будет, что товлынги недавно кормились. По просеке повернем и к зверю вскорости выйдем.
– И скоро? – хмуро поинтересовался Матвей Серьга, вытирая кулеврину.
– То уж как повезет, да-а… Может, через день. Может, и через десять.
– Десять туда, десять обратно, – сразу посчитал казак. – Да еще груженые. Одного слона волосатого, даже если на всех раскидать, по паре пудов мяса каждому на горб придется. Намаемся… Верно, не десять дней, а все пятнадцать на обратный путь класть надобно.
– Ты, никак, уже по зазнобе своей соскучился? – хмыкнул Семенко Волк. – По Митаюки-женушке!
– Ну-ка, помолчи! – вскинул палец Силантий. – Матвей верно сказывает. Коли на каждого товлынга по месяцу тратить, мы мясом и шкурами никогда не запасемся. Пока ледник наполним, уже и весна настанет. На что по весне припасы? Там уже и корюшка пойдет, и щука проснется, и семга загуляет. Жри от пуза да жизни радуйся!
– Так что же, не охотиться теперь, десятник? – не понял его Семенко.
– Брать зверя надобно, – задумчиво ответил казак. – Но хорошо бы здесь, у берега. Дабы мясо и шкуры до ладьи таскать ближе.
– Как же его сюда, к берегу, подманить? «Гули-гули-гули» позвать, они и прибегут?
– На «гули-гули», мыслю, не откликнутся, – подал голос Ухтымка. – А коли спугнуть чем, то могут и прибежать. Маюни, товлынги чего боятся?
– Да чего им бояться, махинам таким? – пожал плечами остяк. – Ну, разве менквов. Людоеды на них ведь охотятся, камнями и кольями забивают, да-а… Менквы сильные, они могут.
– А огня боятся?
– Кто его знает? Может статься, и боятся, да-а… Токмо гореть тут нечему. Кусты да болота. Сырое все, да-а… И захочешь, не запалишь.
– Стало быть, нужно менквами прикинуться, – сделал вывод Матвей.
– Ух ты! А как? – спросил Ухтымка.
– Маюни, как? – повернул голову к следопыту Серьга.
– Да-а… – задумался молодой остяк. – Мыслю, надобно стойбище какое найти да подстилки их вонючие вытащить. Неподалеку от товлыгов развернуть, водой попрыскать… Да-а… Запах пойдет, опасаться звери начнут. Голову хорошо бы людоедскую раздобыть да над кустами показывать. Манеру их охоты повторить да крики. Товлынги умные. Коли у них на глазах менквы сородичей убивали, стало быть, из опасного места уйдут, гибели ждать не станут.
– Сие уже дело, – задумчиво огладил бороду Силантий. – Коли товлынгов к берегу подогнать да там свалить с десяток, то и ледник забьем под завязку, и таскать недалече выйдет. Вот только как найти их, менквов этих мерзких?
– Они сами нас найдут, коли товлынгов выследим, – пожал плечами Маюни. – Менквы ведь тоже по следам слонов волосатых ходят. Но пуще всего мозг человеческий высасывать обожают. Как нас заметят, обязательно забить и сожрать попытаются, про товлынгов забудут.
– Это хорошо, это славно, – тем же задумчивым тоном ответил десятник. – Будем надеяться, что сыщут.
– Оба-на! – изумленно воскликнул Матвей, закончивший обхаживать пушки и развязавший заплечный мешок. – Сиги! Жирные… Не иначе, жена озаботилась. Вечно она обо мне переживает, ровно о дите малом. Ну что, мужики, порежем? Соленое не вяленое, жуется легко. А кому запить хочется, так можно наружу ковш выставить. Там такой ливень, враз до краев полный будет.
Ночь прошла спокойно, под мерный шелест дождя, разогнавшего по норам всех обитателей бескрайней, поросшей кустарником равнины. По этой причине Силантий даже караульных выставлять не стал. Кого в такую погоду на охоту понесет? Наверняка и колдуны на ящерах летучих дома у очагов греются, и менквы в своих костяных чумах сохнут, да и волчатники где-нибудь под корнями зарылись и солнца ждут. В такую погоду токмо ратные люди, бывает, в набеги ходят, дабы врасплох недруга застать. Да и то редко, по большой нужде. Но здесь не война, здесь охота. Нет иных воинов в зарослях, кроме самих казаков.
На рассвете ненадолго развиднелось, и Маюни вылез из чума, стал ходить кругами, слегка приплясывая и стуча в бубен. Но очень скоро вернулся назад и огорченно сообщил:
– Не, не слышит меня старый мудрый Ыттыргын, не его здесь земли. И Нум-Торун не слышит, не отзывается. Совсем чужой я тут, не верят мне духи. Ждать надо. Опять дождь будет. Остановить не получается, да-а… – Молодой шаман забрался на свое ложе и вытянулся на животе, закрыв глаза. А вскоре опять послышался шелест капель по коже собранного из кусочков полога.