— Нет, с чего ты взял?
В ответ — скептически выгнутая бровь, цвета золотой пшеницы.
— Эльва, ты, думаю, отлично понимаешь, что спросил я это не на пустом месте, — потом его тон сменился — стал более мягким. В глазах появилась озабоченность. — Ты за всё время не проронила ни слова. А глаза как у щенка.
Девушка улыбнулась последней фразе.
— Совет всё узнал, — наконец изрекла она. — И пригрозил, что я должна выбрать между тобой и стаей.
Володар крепко сжал зубы, понимая, к чему она клонит. Догадывался он и о последствиях любого её выбора. Но когда её голос дрогнул, он взял её ладонь, принимаясь успокаивающе поглаживать большим пальцем.
— Так выбери семью, — на полном серьёзе, без тени обиды, произнёс князь, отлично зная, что с ним у неё будет не лучшее будущее. К тому же он, как никто другой понимал, что значит, не иметь возможности видеться и общаться с родителями. Глаза Эльвы выразили отчаяние. Она замотала головой.
— Нет… Тогда они тебя убьют.
Повисло тяжёлое молчание. Володар о чём-то думал, а Эльва изо всех сил душила в себе рыдания.
— Я не хочу этого, — наконец произнесла принцесса севшим голосом. — уж лучше быть изгнанницей и знать, что все останутся живы. Я не хочу жертвовать тобой.
Володар поднял на неё твёрдый хмурый взгляд.
— Эльва, подумай. Подумай хорошо. Я не хочу стать причиной твоей разлуки с семьёй. У тебя есть родители, они тебя любят. У меня же их нет. Они погибли, когда я был ещё ребёнком. Меня дядя воспитывал, но он — не они.
Вдруг Эльва почувствовала, что её не хватает воздуха. Вечно душить в себе эмоции не возможно. Она резко вдохнула, пытаясь сдержать слёзы, но и это у неё получилось плохо. Солёные капли ту же потекли по её щекам. Володар прижал девушку, к себе, позволяя ей спрятать лицо на его плече.
— Я не… могу Володар… Я не хочу… тебя терять… Пусть… лучше так, чем… смерть хоть одного из вас… — произнесла она сквозь слёзы.
— Тихо, тихо, Эл, слышишь? Ну же, успокойся, — тихо зашептал князь, гладя её по голове и спине.
Он понял, что она уже решила. И своего решения не изменит. И теребит и без того болезненные раны будет жестоко по отношению к ней.
В первый день следующей недели, Баш проснулся с на удивление хорошим настроением.
Каждый день проходил довольно спокойно, если не считать бурных приготовлений ко Дню рождения младшей царицы-императрицы Обена. Сама виновница грядущего торжества, похоже, не сильно ждала своего девятнадцатилетия. А потом и вовсе стала пропадать на полдня, и никто понятия не имел, где она. Даже Баш, которому сие обстоятельство совершенно не нравилось, учитывая побег Коры, не знал ничего.
Если бы он знал причину ежедневного отсутствия подруги с утра до позднего вечера, то наверняка бы не стал её отчитывать, ну, или, хотя бы, уменьшил количество формулировок. И нравоучения эти не останавливало даже то, что императрица приходила всегда сонная и буквально валилась с ног от усталости.
А всё началось гораздо раньше, ещё весной. Мария заметила, что Баш поменял меч. Начались расспросы, на которые юноша лишь махнул рукой и показал обломки старого меча. В пылу ненависти к себе и судьбе своей, после того, как Мария уехала в Ямлез, принц разбил его. Сплавлять его потом он не захотел. А после примирения произошло слишком много всего, и времени просто не оставалось. Как и желания. Уж очень неприятные воспоминания вызывал один его вид.
Но девушка знала, как дорог был Башу его меч, и представить себе не могла, что друг её будет без своего верного стального соратника. Она потихоньку стащила у него обломки и отнесла в кузню. И теперь каждый день ходила и, под руководством лучшего кузнеца столицы Степана, перековывала меч. Закончить его она планировала к своему Дню рождения (и, следовательно, ко Дню рождения Себастьяна).
Вот и сегодня Баш, как и восемь дней до этого, подошёл к дверям в покои Марии, более чем уверенный в том, что она спит в том же положении, в котором уснула вчера. Вернулась она в десять часов вечера. От усталости, она даже толком двигаться не могла, не то, что разговаривать. Баш встретил её прямо в комнате. Пока помогал её снять верхнюю одежду, одновременно читал нравоучительную тираду, хотя отлично понимал, что действия они возымели не больше, чем на потрет в галерее.
Девушка отвечала ему что-то невразумительное, после чего рухнула на спину на кровать и забылась тяжелым сном. Баш разражено закатил глаза. Оставив одежду подруги на кресле, укрыл царицу и вышел, а его место около императрицы занял Силф, что свернулся у её головы калачиком.
Но Баш таки ошибся. Императрицы не кровати не было. Силф вылизывал шёрстку, а сама девушка прыгала по комнате, надевая сапоги и застегивая пуговицы на сарафане, поверх которого она потом надела другое приталенное платье из красного шёлка, с рукавами до пола и длинным, во всю длину наряда, вырезом спереди, украшенным золотыми пуговицами и затейливым шитьём. Волосы заплетены в две длинные тёмно-русые косы.