— Я не знаю, — в десятитысячный раз принялась объяснять Эльфаба. — Их могли тайно переправить в Изумрудный город или еще куда-нибудь. Я пыталась выведать их судьбу, подкупала чиновников, нанимала сыщиков, писала княгине Настойе, просила ее помощи. Целый год провела в бесплодных поисках. Сколько раз тебе повторять? Хватит меня мучить напоминаниями о моих неудачах.
— Это все я виновата, — затянула няня обычную песню, в которую она ни капли не верила. — Если бы я была моложе и сильнее, то показала бы этому капитану, он бы у меня поплясал. А теперь поздно. Саримы и ее сестер уже нет. А ты что — тебе нужно, ты и уехала. Кто ж тебя осудит?
Но образ умирающей Саримы, так и не простившей Эльфабу за смерть Фьеро, причинял колдунье такую же боль, как вода.
— Неужели и в собственном доме мне не будет покоя? — взвыла она. — Хватит об этом. Ступай пить свой чай и помалкивай.
Оставшись одна, ведьма села и задумалась о Нессарозе и о том, чем обернется ее смерть. Политические перестановки в Манчурии повлекут за собой большие перемены — может, даже и к лучшему. Со стыдом она поняла, что не жалеет о гибели сестры.
Ведьма стала собираться. Перво-наперво, решила она, нужно взять с собой страницу из «Гримуатики». Она полистала толстую книгу и вырвала самую непонятную страницу, чьи буквы продолжали двигаться у нее на глазах, как семейка трудолюбивых муравьев. Ведьма уже привыкла, что на месте неразборчивых каракулей то и дело проступали понятные слова, а другие слова, наоборот, расплывались во время чтения. Покажет-ка она эту страницу отцу. Вдруг глаза священника лучше разглядят правду?
3
Кольвенский замок темнел траурными цветами. Встречать ведьму вышел ворчливый бородатый манчик Нипп, совмещавший обязанности слуги, привратника и премьер-министра.
— У вас больше нет привилегий в Свободной Манчурии, — объявил он. — Со смертью Нессарозы с герцогами покончено.
— Когда разрешу, тогда и покончите, — осадила его ведьма. Судьба титула была ей безразлична, но выслушивать условия от этого наглеца она не собиралась. Впрочем, все равно в последние годы титул почти не использовался. Как писал Фрекс в своих истерических письмах, Нессароза, услышав, что ее за глаза зовут Восточной ведьмой, решила потерпеть клевету и даже сама себя стала так величать.
Нипп провел Западную ведьму (как она представилась по примеру погибшей сестры) в спальню.
— Мне много не нужно, — сказала ему гостья. — Поживу здесь несколько дней, встречусь с отцом, схожу на похороны, возьму кое-что из вещей — и до свидания. Не знаешь, мой брат Панци здесь?
— Нет, он уехал. Передавал вам наилучшие пожелания. Сказал, что у него срочные дела в Маррании. Кое-кто полагает, что он просто сбежал, боясь за свою шкуру после перемен в правительстве. И не без оснований, — холодно добавил Нипп. — У вас есть чистые полотенца?
— Они мне ни к чему, — сказала ведьма. На нее вдруг навалились усталость и страшная грусть. — Спасибо, вы можете идти.
Фрексу было шестьдесят три. Волосы его поредели и поседели еще больше, плечи ссутулились, как будто собирались встретиться посередине, голова провалилась на скрюченной шее. Он сидел на веранде, укрытый одеялом.
— Кто это? — спросил он, когда ведьма подошла и села рядом с ним.
Она поняла, что отец почти ослеп.
— Твоя дочка, папа, — сказала она. — Та, которая осталась.
— Фабала? — переспросил он. — Как я буду жить без красавицы Нессы? Что мне теперь делать без моей лапочки?
Ведьма взяла старика за руку и молча сидела с ним, пока он не уснул. Потом вытерла слезы с его лица, не обращая внимания, что они жгут ее кожу.
Освобожденные манчики ломали их дом. Ведьме он был не нужен, но ее все равно терзала обида. Какими же надо быть дураками, чтобы все крушить! Неужели они не понимают, что Кольвенский замок можно использовать с толком — хотя бы как здание парламента?
Она подолгу сидела с отцом, но разговаривали они мало. Одним утром, когда Фрекс был пободрее, он спросил, действительно ли его дочь ведьма.
— Ну, как тебе сказать, — замялась она. — Что значит ведьма? Разве мы когда-то придавали значение словам? Знаешь, пап, у меня к тебе просьба. Вот взгляни-ка. — Она достала вырванную из «Гримуатики» страницу и положила ему на колени, как большую салфетку. — Что ты здесь видишь? Про добро тут пишут или про зло?
Фрекс провел рукой по листку, будто впитывая смысл текста кончиками пальцев, поднес его близко к глазам и прищурился.