А Володька — Ангус эп Эрдилл, маг Красной Ветви — вдруг повернулся к ним, положив ладонь на перевитую красным шнуром рукоять короткого церемониального клинка. Голос его был сух, словно пустынный ветер:
— Могу ли я узнать, кого представляют милсдари в столь диком месте, как содденские пустоши?
— Курва мать, — прошипел Арцышев, и не согласиться было трудно.
Некогда, давным-давно, три жизни назад, они сидели с Трояном на открытой веранде бревенчатого домика, и стаканы были запотевшими, а стекляшки льдинок звенели о толстый хрусталь. Из близкого леса вышел единорог и прилёг в траву, а Стрый даже не поморщился на эдакую нарочито пошлую симуляцию.
Знаешь, говорил Троян, взбалтывая льдинками, а я прекрасно помню ещё те времена, когда нас пугали искусственным интеллектом и семью казнями египетскими, что станут подстерегать неосторожное человечество. Кровожадные роботы и свихнувшиеся компьютеры, представляешь? То-то для вас, «щитов», было бы занятие! Бесстрашные рыцари против кровожадных монстров, да?
Стрый неопределенно хмыкнул, не зная, что и сказать, поскольку «щитом» он и пробыл-то всего ничего. Но старику, кажется, и того не было нужно: тянул, вёл, сплетал нескончаемый разговор с самим собою, а Стрый ему был так... сопутствующий фактор. Фон.
И вот теперь, продолжал Троян, теперь мы сидим на веранде, где реал не отличить от симуляции, пьём виртуальный коктейль и глядим на настоящего единорога. Настоящего, настоящего, можешь пощупать после: у одного доброго человека передо мною серьёзный долг, вот он и не сумел отказать старику. И страшилками из прошлого нынче даже детей не напугаешь. А главную опасность мы просто не заметили. Этот ваш хвалёный социал-анархизм... Нынешнему миру крепко не хватает организованности и предсказуемости.
Закряхтел, мудрёным образом складывая поудобней свое тело в кресле.
Тебя никогда не посещала эта странная мысль: существуем мы по-настоящему или только крутим шаг за шагом скрипт в симуляции, а? Странная, старая, пошлая мысль... И, кстати, заметь, сказал, никакой уверенности, что я — не виртуальная наведёнка. И что твои воспоминания — твои. Подтверждений нет и быть не может. Как всегда — с некоторого момента технология становится неотличима от магии.
(Он вообще много говорил в тот раз, о себе, о мире, о временах, что становятся всё хуже и всё неузнаваемей, мысль его перепрыгивала с предмета на предмет, и так этот разговор и всплывал в памяти Стрыя — кусками и под случай. Но потом Троян сказал нечто, запомнившееся намертво, поскольку позже Стрый раз за разом натыкался на косвенные подтверждения.)
Помнишь, говорил Троян, историю об Иблисе? Ту самую, в которой этот чертяка отказывается поклоняться сотворённому из глины человеку? Порой мне думается, что мы теперь становимся сродни той истории — со всеми нашими сим-мирами. Осталось только понять, какая сторона — Иблис... Тут ведь даже больше: мы теперь — симбионты, создаём симуляции, чтобы те создавали нас, чтобы мы продолжали творить новые миры — и так до бесконечности... Вся эта ковка полисабов, все эти пляски вокруг «психологии текучего субъекта»... И здесь вот что: как бы вскоре не появиться и совершенно внутренним артефактам — а уж их-то создавать будут отнюдь не люди. И тот, кто сумеет этим воспользоваться, — тот сможет всё. Разрушать и создавать, быть ловцом человеков и поворачивать время вспять. Лепить историю с нуля, заново. И не только в симах. Не только.
Стрый осторожно спросил, где же такое чудо, по расчётам Трояна, должно обнаружиться. Старик безмятежно ответствовал, что не имеет ни малейшего понятия. «Зато я знаю другое: кто мне такой артефакт добудет». — «И кто же?» — решил подыграть ему Стрый, понимая уже, к чему всё выворачивается.
И вот тогда Троян поглядел на него блёклыми своими глазками и проговорил негромко: «Ты».
Как гвоздь забил.
Потом разговоры возобновились — медленно, словно расходящаяся по киселю волна. Вот она достигла последнего стола (грубого, из кривых чёрных досок), вот отразилась от стены, пошла назад — всё громче, отчетливей.
— Кажется, они говорят обо мне, — произнёс Ангус эп Эрдилл с нарочитой скукой в голосе.
— Или обо всех нас, — кивнул Арцышев. — Поскольку в здешних краях, полагаю, принято не любить не только эльфов, но и тех, кто с ними водится.
— Всё же люди умеют показать себя теми ещё дикарями, — Ангус эп Эрдилл поддёрнул манжеты.
Как и вы, эльфы, себя — теми ещё снобами и засранцами, подумалось Слону во внезапном раздражении, и Арцышев со Стрыем глянули на него почти осуждающе. Ангус эп Эрдилл если что и почуял, то виду не подал.