Что удивительно, внутренняя пластика группы после первого переброса никуда не делась: Стрый всё так же чувствовал (зрил? предощущал? найти слово было невероятно трудно, но главным оставалось не слово — суть) каждого из остальных, только и того, что место «володьки» теперь плотно занял «ангус-маг-красной-ветви»: с характерными чувствами и не менее характерными взглядами на жизнь. Например, ему активно не нравился Слон, и Стрый никак не мог понять, чем именно.
Слон на всякий случай держался от Володьки подальше.
Слон вообще сперва, как они провалились в сим, впал в прострацию: будто где-то внутри него маленький мальчик закрыл ладошками уши, зажмурился и спрятался под одеяло. Бормоча при том заклятие от темноты и стриг — куда ж без такого. Дело усложнялось тем, что Троян не уточнял заранее, во что перебросится Слон, но, зная старика, можно было ожидать чего угодно — в рамках и за рамками сеттинга.
Постоялый двор Густава Эббларда стоял чуть в стороне от идущего на Махакам тракта, но кто нужно — о нём слыхал, и недостатка в постояльцах у Эббларда Три Пятки не было даже под самыми скверными политическими ветрами.
(География сим-мира, сперва смутная и едва угадываемая, делалась всё отчётливей, насыщалась красками и смыслами; только вместо знания об актуальном политическом моменте зияла неприятная пустота, и пустоту эту надлежало заполнить как можно скорее; а постоялый двор для такого — место ничуть не хуже любого другого.)
Двое зажиточных селян покосились на их четвёрку, усевшуюся на свободные места за длинным столом, приставленным торцом к прокопчённой стене, потом встали и отошли вперевалку, унося по кружке пива и глубокую плошку остро пахнущего рыбного хлёбова.
Из-за дерюги, занавешивавшей проём в кухню, выскочил сам Густав Три Пятки, принеся кисло-острый запах мясной подливы — такой густой, что заломило скулы, рот наполнился слюной, а Слон рыкнул в лучших традициях гуляющей ганзы:
— Тащи-ка, хозяин, чего пожрать — да поживее. Пива, капусты тащи, гуляш, что там ещё у тебя есть?
— Свинину на шпикачках с тмином, — добавил Ангус, упёршись в доски запястьями и держа ладони на весу. На хозяина он, сволочь высокомерная, даже не взглянул.
Как бы нам в пиво не наплевали, подумалось Стрыю с лёгким беспокойством.
(Это тоже был симптом погружения: знакомые вещи здесь, в симе, вещи повседневные и привычные делались предельно отчётливы, становились важными и правдивыми, в их нереальности не убеждали ни знание, ни многолетний опыт; они просто существовали — и ничего с этим было не поделать.)
Разговоры меж тем докатывались, сливаясь в ровный гул, расчерченный, как молниями, стаккато повышенных тонов:
— ...та брешешь!
— ...грю, милсдарь лекарь, жжёть, грю, — мочи нету. А он грит, а не надоть, грит, тыкать корешком в кого ни попадя.
— ...морда — во, в дверь не пролазит, руки — что окорока, да окорок теми окороками ещё и сжимает, и чавкает, и грызёт, что твой гуль на погосте.
— ...нет такого закона, чтобы честного трудягу с земли гнать батогами! А он — что мне закон, ежели-де я могу любого в бараний рог согнуть. Ну и натравил на нас своих гридней.
— ...и что вы, темерийцы, сделаете, коли Подменыш и за вас возьмётся?
Ну вот, с некоторым удовлетворением подумалось им, похоже, как раз то, что нужно. Арцышев повёл руками, и разговор о темерийцах и Подменыше сделался слышен каждому из их четвёрки (Ангус хмыкнул над своей свининой на шпикачках, но не сказал ничего).
Говорили трое: двое темерийцев и коротконогий, пузатый, широкоплечий местный, похожий на краснолюда- переростка. Бородища его воинственно торчала вперёд, а голос перекатывался так, что раз за разом заглушал кабацкую песню, гремевшую от стола гуртовщиков у самых дверей. Темерийцы были — постарше и помоложе, схожие друг с другом, словно орен, обрезанный одной и той же рукою, только рука эта, похоже, единожды дрогнула — через щёку младшего, оттягивая вниз веко и уголок рта, бугрился кривой шрам.
Одежда на этой двоице была с серебряным шитьём, но не новая. Мягкий проблеск кольчужных колец под кафтанами. Благородные, судя по всему.
— ...и мы могли бы обещать, что девочка получит всё необходимое.
— При дворе-то Фольтеста? Ха!
— Господин барон, — было заметно, что эти двое едва сдерживаются. — Мы пришли, потому что до нас дошёл слух о вас и о вашей... воспитаннице. Не мне вам рассказывать о том, что происходит в Темерии. Проблемы у купцов. Проблемы у ремесленников. Погоды становятся всё холоднее, а урожаи всё меньше. Чёрная смерть едва-едва ушла из наших стран, и неизвестно, не вернётся ли снова. Люди не желают заселять покинутые деревни — до сих пор. Приток дешёвых товаров из Нильфгаарда без малого уничтожил ремёсла, а потом нильфы и сами втянулись в гражданскую войну. А теперь ещё и эти замки...