— А хто ж виноватый? Может, Мэва с Демавендом?
— Может, и они, — голос старшего был преисполнен жара. Младший темериец выглядел куда сдержанней. — Может, и они. Потому что нечего было Демавенду привечать «белок».
— Ну, кому «белки», а кому — состоятельные подданные и кусок хлеба. Вы хоть знаете, сколько король получает мыта с торговли с Дол Блатанном? А вот мы здесь, в Соддене, знаем. Потому что мыто это — с наших денег и с нашего пота и крови.
— Нечеловеческим отродьям не место в землях свободных людей. Сохранять эльфийское королевство было непростительной ошибкой.
Бородатый шумно высморкался под ноги темерийцам.
— Вот просто интересно, — сказал в пространство между теми двумя, — а коли б ваш Фольтест таки сумел удержать краснолюдский Махакам у себя под пятою, то что б вы пели нынче, ась? Эльфье королевство им, вишь, не по душе.
— Если бы тогда, двадцать лет назад, Север прислушался к голосу разума...
— Это как когда? Как тогда, когда Подменыш с новиградскими святошами решил поджарить чародеек и начал с той, хто стояла здесь, на Содденском Холме, на Холме Магов? С той, хто спасла Север от нильфов в Битве за Содден? Или чуть раньше, когда чародеек из Темерии гнал ваш Фольтест?
— Чародейки — проклятущие отродья, — набычившись, вёл старший темериец.
— А что ж вы ко мне пришли тогда с предложением своим, ась? И что ж просите меня о том, о чём просите? Да и не подданным Фольтеста говорить об отродьях: сам-то он, королёк ваш, бают, со сеструхой выблядка сострогал. Так может, стоило б начать с собственной семейки? Или он теперь и дочурку свою объезжает, как раньше мамашу ейную, его высокородное трахарьное величество?
Оба темерийца вскочили на ноги, хватаясь за мечи:
— Как ты назвал Его Величество?! — младший, наконец подавший голос, говорил, словно заржавленным ножом по камню царапал.
Толстопузый подвигал бородой:
— Это он у вас там, в Темерии, «величество», а мы кровью своей и отцов своих выстрадали право называть любую жопу — жопой! И ручки с цацек своих уберите, вы-то здесь сами-четвёртые, а со мной — десяток моих будет. Да и сам барон Кроах ас-Сотер, я сиречь, сумел бы, пожалуй, нашинковать обоих вас, милсдари, не вынимая пальца из ноздри. В общем, хрен вам, а не девчонку. Хорошо б вышвырнуть вас, да уж ладненько, так и быть, посидите здеся, погрызите каплунов в меду — за мой грошик.
Сказав так, пузан с самым оскорбительным видом бросил на стол золотую крону да и отошёл прочь.
Темерийцы так и остались стоять, вращая глазами: младший покраснел так, что, пожалуй, впору было звать лекаря — отворять кровь. А потом старший заметил Ангуса эп Эрдилла.
Заметил и шагнул в их сторону, выпятив челюсть.
— Что ж, милсдари, — сказал Ангус, не отрывая, казалось, взгляда от своей миски со свининой, — кажется, вам представится возможность показать, чего нынче стоят человечьи бойцы.
— Эй, хозяин, сколько мы должны за стол и посуду? — позвал Стрый Густава Эббларда, посасывая оцарапанную ладонь: младший оказался достаточно проворен, чтобы успеть выхватить кинжал — но недостаточно, чтобы воспользоваться им с толком.
— Позвольте, милсдари, заплатить мне. — Ангус говорил медленно, проталкивая слова сквозь всё ещё перехваченное горячим бешенством горло. Плащ его был в соломе и грязи, а на треснувшей столешнице, там, куда он ткнулся ладонью, когда Слон ударил его под колени, выбивая из заклинательного транса, остался выжженный отпечаток.
Густав Три Пятки осмотрелся взглядом столь философическим, что впору б в Королевском Совете заседать.
— Отчего-то думается мне, вашести, что после того, что вы здеся устроили, деньги ваши мне могут и не понадобиться. Вы хоть знаете, кого вы макнули в нужник?
Слон, едва вернувшись со двора и теперь брезгливо отряхивая ладони, пожал плечами.
— Говнюков темерийских, — сказал меланхолично.
В зале кто-то нервно гоготнул — и тут же снова затих. Народец и вообще среагировал на драку странно: ни криков, ни советов; словно выключили — мгновенно — звук и забыли после включить.
И это было странно, поскольку темерийцев — здесь, в Соддене, и сейчас, через двадцать лет после Большой Войны, — любить не мог никто.
(«Темерия», «Содден», «Дол Блатанн» — названия заняли отведённое им место, перестали быть просто набором знаков. За ними проявился смысл, трагедии и успехи. Проявились люди. И проявилась история — медленные ритмы климатических изменений, холода, приходящие слишком рано и слишком надолго, изгибы и вывихи отношений людей и Старших Народов, страны — воплощения своих государей, и самодержцы — воплощения глубинных инстинктов сим-игроков. Всё это соединялось в странных пропорциях в их головах, становилось из смеси сплавом, плавя одновременно и их самих, превращая из игроков в Игрока, верша ту высшую алхимию духа, ради которой и вылепляли сим-реальности.)