Однако последним, что я увидела, перед тем как отключиться, был Эскель, который рванул ко мне с такой скоростью, что движения его смазались.
— Брин! — услышала я его голос и наступила темнота.
Как напился, Эскель и сам не знал. Нет, он, разумеется, вполне понимал, что выпивая кружку за кружкой, трезвым он не останется, но упиваться вдрызг в его планы не входило. Попойка с Геральтом и Ламбертом как всегда вышла из-под контроля, и как всегда он жалел о том, что не остановился вовремя. Уйди он своевременно спать, не потянуло бы его на пьяные откровения. А так и друзьям как на духу выложил все, что вообще-то не собирался рассказывать, и Брин наговорил явно лишнего. Чего бы не стоило, ну или, по крайней мере, стоило сказать не так. Но раз слова уже были сказаны, брать их назад было поздно и неправильно. Ведь он действительно чувствовал себя тем самым ждуном или ждарем на задворках ее забитого расписания. Такое положение вещей его чертовски раздражало и пойти бы напиться, расслабиться, но Эскелю хватало видеть, с каким отвращением Брин смотрела на пьяного Ламберта, чтобы не желать такого взгляда любимой женщины себе. А тут сам не заметил, как напился…
Утром он обнаружил себя на диване. За сказанное Брин в пьяном безрассудстве было стыдно, но перемешанная с жалостью брезгливость в ее взгляде сразу же воскресила в нем вчерашнее раздражение. Да что, черт подери, он такого вчера сделал, что она смотрит на него как на букашку?! Ну перебрал, так с друзьями же, а не в кабаке пропил последние штаны! Ну сказал излишне резко, накопилось, а алкоголь помог прорваться! Или он в ее глазах и не человек вовсе? Можно задвинуть в дальний угол и смотреть свысока?!
Донести ей эту мысль, впрочем, оказалось решительно невозможно. Брин невозмутимо гнула свою линию.
«Слова я ей не те сказал, видите ли! А кто ее просил тащить меня, раз ей так противно?! Холера! Лучше бы я проснулся под лавкой, чем этот взгляд с утра! Полечила она меня, одолжение убогому сделала! В гробу я видал такие одолжения, за которые я должен отказаться от своих привычек и делать только то, что ей угодно! Ах да, это же «человеческое отношение» называется. Ей не нравится алкоголь, теперь никто в мире не должен пить! А потом ей разонравятся мои друзья, моя профессия и я сам под конец!» — вылетев из комнаты чародейки и громко хлопнув дверью на прощанье, думал Эскель.
Раздражение, копившееся долгое время, дошло до критической отметки и теперь бурлило в груди ведьмака. Спустившись на кухню, Эскель налил себе полную кружку воды и залпом выпил, а после со злостью швырнул ее в стену. Деревянный кубок разлетелся на кусочки.
— Воу-воу, полегче! — воскликнул зашедший в это время Ламберт. — Не у тебя одного башка трещит.
Выглядел ведьмак так себе, но передвигался вполне уверенно.
— Ничего у меня уже не трещит, — огрызнулся Эскель и уперся руками в стол. Негодование и не думало утихать. — Зар-раза!
— А чего тогда ты ценный инвентарь зря переводишь? — резонно спросил Ламберт, тоже наливая себе воды. — С зазнобушкой-заебушкой своей поссорился, что ли? — Ламберт выхлестал первую кружку и налил вторую.
— Не твоего ума дело! — грубо ответил ему Эскель.
— Угадал, стало быть, — утерев рот рукой, усмехнулся Ламберт. — Ну, к тому все и шло…
— Ты к тому все и вел!
— Э нет, брат, это не я вчера весь вечер жаловался на то, что об меня ноги вытирают, — замотал головой Ламберт, но тут же прекратил и поморщился. — Что ж так трещит-то? Не так уж и много выпил вчера…
Эскеля же на кухне уже не было. Вихрем пронесясь по большому залу, он как был, в одной рубашке, выскочил на улицу и, не обращая на это внимания, зашагал по заснеженному двору, сам не зная куда. Опомнился уже в конюшне, когда Василек ткнулся ему в пустую ладонь.
— Прости, друг. Я тебе ничего не принес, — повинился ведьмак и погладил верного коня по шее.
Василек тихо заржал в ответ. Чтобы загладить вину, Эскель взялся за скребок и щетки. За этим делом и успокоился и даже продрог. В конюшне, конечно, было не так холодно как на улице, но одной рубашки все же было маловато. В теплом замке, правда, отступившее было раздражение, вернулось. Так что, зайдя в уже пустую комнату за курткой, он споро собрал свои немногочисленные пожитки и вышел.
«Вон так вон, — решил он. — Еще навязываться я буду».
Вечером ведьмаки снова собрались внизу сугубо мужской компанией.
— Давно бы так! Только ведьмаки в замке и больше никого лишнего! — Ламберт был явно в приподнятом настроении.
— Когда здесь была Цири, ты не был против, — напомнил Геральт, отхлебывая из кружки.
— Цири — это другое!
— Ну так и говори, что чародейки у тебя лишние, — без обиняков предложил Геральт.
— Так и говорю! — покладисто согласился Ламберт, наливая в свой кубок новую порцию алкоголя. — Чародейки тут лишние! Это ведьмачья крепость!
— А кто ведьмаков создал и первым тут поселился? — негромко напомнил Весемир, в этот раз тоже присутствующий за столом. — Если уж кто и был тут первоначальным хозяином, так это чародеи.
====== Часть 26 ======
— И что мне им теперь в ножки кланяться? Я их об этом не просил! — вспылил Ламберт.
— Я предлагаю об этом не забывать и факты себе в угоду не искажать.
— Да-а… Без чародеев не было бы ни ведьмаков, ни замка ведьмачьего, — согласно протянул Геральт, вытягивая ноги под столом. — Как бы мы к этому ни относились…
— Но теперь это только наш дом! И никакие чародеи тут не хозяева! — не отступал от своего Ламберт.
— Да успокойся, успокойся, мы тут хозяева, мы, — перебил его Геральт, не давая развить мысль.
— Пока еще живы, — добавил Весемир и сделал большой глоток из своей кружки.
— Что-то ты сегодня пессимистичен, Весемир, — отметил Геральт. — А ты чего молчишь? — толкнув в плечо, обратился Геральт к Эскелю.
— А мне все равно, — буркнул Эскель, слушавший этот разговор вполуха.
— Отстань от него, — махнул на него рукой Ламберт. — Он с ведьмой своей рассорился.
— Первый раз, с кем не бывает, — пожал плечами Геральт. — Давай выпьем!
— Не буду, — отрезал Эскель, с шумом отодвинул лавку, встал и направился к выходу из зала.
— Зря, — уверенно сказал Геральт вослед. — Самое время надраться.
Эскель был с ним категорически не согласен. Вчера уже надрался, да так, что до сих пор последствия расхлебывает. Чародейки, ушедшие из Каэр Морхена утром, к вечеру, как и планировали, не вернулись. Казалось бы, в самом деле лучшее время для попойки, но пить не хотелось. Точнее, вообще ничего не хотелось и все раздражало. Ведьмак поднялся под самую крышу нежилой башни. Здесь в еще нечиненые Брин щели задувал ветер, и было довольно холодно, но такие мелочи сейчас Эскеля не волновали. Его волновала Брин, причем волновала так сильно, что это даже злило. Да, он в пьяном угаре наговорил ей лишнего, но тем не менее это все было правдой. И эта ее идиотская нелюбовь к алкоголю…
«Почему, в самом деле, я должен себя ограничивать? Потому что ей не нравится? Это уж слишком! — возмущался он про себя. — Да и что в этом такого? Я никого не убивал и не грабил, вообще никакого подлого поступка не совершил. Почему бы не выпить с друзьями?»
Загвоздка, правда, была еще в том, что друзья сидели сейчас там и пили, а он ушел. Да и вчера он уже неплохо с ними выпил, а раздражение так и не ушло, а скорее даже усилилось. Вывод напрашивался один — дело было не в алкоголе. И вспоминая свои вчерашние откровения, он хорошо понимал, в чем именно. Его раздражала вечная занятость Брин, ее постоянная погруженность в исследования и другие свои дела. А ведь когда-то его это в ней умиляло и вызывало уважение, а не раздражение. Что изменилось? Вопрос был сложный…
Весь следующий день Эскель провел в размышлениях. То чувствовал вину за свои несдержанные слова, то снова сердился на Брин за ее завышенный чародейский эгоизм, то искал оправдания своему поведению, то пытался понять, чем так не угодил ей алкоголь. Обычно хорошо прочищавшие мысли тренировки в этот раз разобраться не помогали. В итоге к вечеру он понял только одно — он страшно соскучился по Брин, но вот что по этому поводу думала сама девушка, он знать не мог. Чародейки так и не вернулись в замок. Третий день был таким же бесцельным, как и второй. Единственным отличием было то, что он, наконец, смог ее увидеть, пусть и всего на минутку.