В соседних ложах наблюдались как серьезные дяди в костюмах из бутиков с Крещатика, так и сомнительные рожи вида вполне бандитского при атрибутических цепях и перстнях. Их присутствие могло бы взволновать какую-нибудь чувствительную дамочку-гимназистку, но Геральт себя к таковым не мог причислить даже при сильном желании.
Тем временем трибуны заполнились, заиграла музыка, а перед выходом на арену началось обычное для подобных зрелищ шевеление: конферансье поправлял чудной костюм, пяток живых в еще более чудных костюмах экипировались чем-то явно техническим либо же оружейным; где-то за драпировкой фальцетом взревывал двигатель, а на трибунах нестройно хлопали в ладоши и сдержанно переговаривались зрители.
А потом началось.
Геральт ожидал чего угодно, но только не этого. Ожидал либо тупого убиения какого-нибудь с виду ужасного, а на деле безобидного механизма, либо быстрой и легкопредсказуемой дуэли действительно небезопасной машины и профи-живого, двоюродного брата ведьмаков.
Не угадал. Лицезреть пришлось спектакль: костюмированное, тщательно срежиссированное и безупречно исполненное действо. Маэстро Манхарин в розовом снаружи и желтом изнутри плаще-капоте выступил на арену в окружении целого сонмища помощников-кавадоров, разряженных лишь слегка менее пышно. Даже на кава – небольшой складской автопогрузчик – повязали несколько цветных тряпок. Невзирая на скромные размеры, погрузчик был довольно опасной тварью – задняя ось имела явно независимую подвеску колес, которые вдобавок крутились на все триста шестьдесят градусов безо всяких ограничений. Погрузчик был дьявольски маневренен и быстр, а ковш его отточен до едва ли не бритвенной остроты. Кава дважды задевал краем ковша доски ограждения и так же дважды раскалывал их повдоль на тонкие светлые щепы. Тем не менее Манхарин в своем плаще долго вертелся перед самым сверкающим лезвием, умудряясь оставаться невредимым. Движения матадора были скупы и на загляденье совершенны. Со стороны казалось, будто он исполняет танец, губительный танец на самом краю пропасти.
В итоге Манхарин сначала сменил капоте на мулету, а потом мулету на широкий секач. Маэстро так и остался невредимым, а погрузчику сначала перерубил шланги гидравлической системы, отчего ковш бессильно повис на нижних ограничителях, а затем весьма ловко располосовал шины задних колес, оставив кава практически неподвижным.
Публика подвывала от восторга. Маэстро кланялся.
За час Манхарин разделался также с небольшим краном, загадочной штуковиной, оснащенной горизонтальным маховиком и гусеницами, и – под самый занавес и явно на потеху публике – с обычной поливальной машиной. Маэстро и кавадоры вымокли до нитки. Публика от восторга уже не подвывала, а натурально выла.
В общем, первые выводы Геральт сделал.
Безусловно, Манхарин – не новичок в деле умерщвления механизмов. И, что вполне естественно, он делает это медленно и по возможности эффектно. Там, где опытный ведьмак ограничился бы дюжиной секунд и парой движений, матадор вынужден был устраивать сущие пляски с бубном минут на пять, а то и десять. Оно и понятно: зрители хотят, чтобы было красиво и чуточку страшно.
Второе, что отметил Геральт, – это задействованные на корриде механизмы. Их нельзя было назвать совершенно безопасными, но никакие это и не дикие твари с дикого завода. Да, внешний вид им намеренно создают устрашающий; все, что может блестеть, полируют до состояния зеркала, а каждую зазубренную шестеренку стараются выставить напоказ. И все же, если бы на пласа де Ла-Кава очутилась реальная бешеная машина-убийца, за однозначную победу матадора Геральт поручиться бы не рискнул. Трюки трюками, а поединок поединком.
Однако главного ответа на вопрос Шуйского Геральт так и не получил: как далеко простираются умения маэстро Манхарина? Чего он испугается настолько, чтобы отступить?
Проверить это можно было единственным способом. Вот только события вдруг начали разворачиваться в весьма неожиданном направлении.
– Мне показалось, – спросил Манхарин, с прищуром глядя на Карлоса Гарсиа, – или в одной из ВИП-лож отсвечивала ведьмачья лысина?
Импресарио выдержал паузу. Прищур тоже выдержал.
– А с каких пор это вас волнует, Фаусто?
Матадор почему-то посмурнел.
– Не люблю работать под их тяжелыми взглядами. Разве ты не знал этого, Карлос?
– Хотите сказать, что взгляд профессионала вас смущает?
– Меня? – вскинулся Манхарин. – Смущает? Еще скажи, что мне интересно мнение этого порченного аптекой отродья о технике корриды!
Импресарио отозвался довольно холодно: