— И ты ничего о нем не знаешь? О том Геральте?
— Ничего. Кроме имени.
Ведьмак молчал, орк заваривал чай.
Наконец Геральт произнес — неохотно, словно через силу:
— Идет кто-то.
Семен Береста вслушался, но из-за тихого шипения так и не выключенной горелки ничего не услышал. Однако ведьмак оказался прав — спустя минуту в дверном проеме возник хозяин. Краснолицый, как и все кобольды, в шикарном кожаном переднике поверх одежды. И босиком.
— Семен? — спросил кобольд со смесью удивления, облегчения и радости. — Какими судьбами?
Орк, широко улыбаясь, оставил чайник с чашками, раскинул руки и смело шагнул кобольду в объятия.
Только сейчас Геральт убрал руку от ружья.
— А где твоя «Десна», Семен? — допытывался кобольд.
Орк помрачнел.
— Нету больше «Десны»… Сгорела, Сход Развалыч.
Кобольд, носящий необычное имя Сход Развалыч, отстранил Семена, но руки его продолжали лежать у орка на плечах.
— Что случилось?
Орк пожал плечами, отчего руки кобольда на полсекунды приподнялись.
— Не знаю. Может быть, он расскажет?
Орк полуобернулся к Геральту, указывая на ведьмака ладонью.
— Его зовут Геральт. Геральт, это Сход Развалыч, мой давний приятель и друг.
— Добрый день, — сдержанно поздоровался Геральт.
Кобольд кивнул, убрал наконец руки с плеч Семена и оценивающе оглядел нового знакомого.
— Геральт… — протянул Сход Развалыч. — Ты что, ведьмак?
— Ведьмак.
Кобольд резко обернулся к Семену.
— Что стряслось? Рассказывай немедленно.
Орк с надеждой взглянул на Геральта, но, натолкнувшись на твердокаменный взгляд ведьмака, махнул рукой и начал сам:
— Не знаю, Сход Развалыч. Какая-то тварь выбралась с завода в пустые кварталы. Мы пошли по следу, вернулись — от «Десны» только остов догорает…
— Тварь?
Кобольд нахмурился и обратился к ведьмаку:
— Что за тварь?
— Не знаю, — честно ответил Геральт. — Я такой раньше не встречал.
— Она опасна?
— Да.
— Очень?
— Да.
— Едем, — решительно заявил Сход Развалыч.
Ведьмак и не подумал встать с дивана.
— Не так быстро, — сказал он. — Мне нужно подумать… ну и почитать кое-что. Авось опознаем, кто это.
Сход Развалыч опустил взгляд долу, несколько секунд помолчал; потом с безграничным терпением в голосе проговорил:
— Геральт! Я здесь живу. Здесь, в этих, шахнуш тодд, промзоновских кварталах, где даже воробьи серые от цементной пыли! Какая-то тварь выползла с завода, немедленно примчался ведьмак, сам собой, без зова… И слова из тебя мне приходится клещами вытягивать?
Геральт еле заметно усмехнулся. Впрочем, определенный резон в словах кобольда был: опасность действительно угрожала ему, а отнюдь не Геральту или Семену Бересте, пришельцам на этой территории. И ведьмак стал рассказывать:
— Что-то здоровое. Просеку оставило за собой метра в три шириной. Ход определенно не гусеничный, причем оно способно к прыжкам. Если вообще не к полету.
— То есть, — перебил кобольд, — заводской забор цел?
Упоминание о способности машины к полету на Сход Развалыча, похоже, не произвело должного впечатления. Вряд ли подобная способность казалась ему диковинкой. Геральт это отметил.
— Цел забор. Но о прыжках можно судить не только по этому, по характеру следа тоже. Не делает разницы между строениями и деревьями, значит, это чисто техническая тварь, живые не замешаны. Несет какое-то огнестрельное оружие, не то пушку, не то крупнокалиберный пулемет. Наверняка оборудована бульдозером, возможно, даже не одним. Понятное дело, бронирована. Это все, о чем я могу судить по следам. Да, еще: двигатель и не бензиновый, и не дизель. Что-то новое. Хотя подтеки масла на следе есть, ничтожно мало, но есть. Масло очень высокого качества.
— Как ты узнал о ней?
— Увы, Сход Развалыч. Случайно. Никто меня не засылал, Арзамас об этом не знает. Поэтому я и решил здесь остаться.
— Ты связывался со своими?
— Еще нет.
Геральт пристально взглянул на кобольда. Тот подозрительно много знал о ведьмаках.
— Сход Развалыч… — протянул Геральт. Мягче, чем говорил обычно. — Простите, я могу задать нескромный вопрос?
— Можешь, — не задумываясь разрешил кобольд.
— Сколько вам лет?
— Восемьсот тридцать два.
— Ого! — оценил Геральт. — Ни за что не скажешь! Поздравляю.
Для кобольда это был весьма почтенный возраст — что-то около семидесяти человеческих лет. Причем выглядел тот далеко не старцем.