– Та-ак… – Я неожиданно почувствовал легкий озноб. – Опять тут у нас тайны мадридского двора. Нутром чую. И угораздило же меня прикупить себе хижину именно здесь! Все, все, хватит тебе ушами двигать и глаза таращить. Выкладывай. Я не шибко чувствительный человек, поэтому меня не испугаешь разными сказочками про нечистую силу. А судя по выражению твоего лица, ты как раз это и имеешь ввиду. Колись, старый греховодник.
– Нет, не могу… – Теперь лицо Зосимы совсем одеревенело, и он едва ворочал языком.
– Он что, поселился в деревне?
– Ну…
– Где?
– В хате Киндея.
– Ух ты!
Изба Киндея (это имя; его фамилию деревенские аборигены уже давно забыли; а может, и не знали), который жил здесь ближе к средине девятнадцатого века, стояла на краю деревни.
Нет, даже не на краю, а еще дальше, практически в самом лесу, возле обложенного камнем бездонного колодца (нынче заброшенного), вырытого на глинистом пригорке в незапамятные времена, в котором, по поверьям, водилась всякая богомерзкая нечисть.
Вода в колодце была удивительно вкусная, но пить ее могли не все. Некоторым от нее по истечении времени становилось плохо. Но большинству вода помогала от разных желудочных хворей.
Свою огромную – по местным меркам – известность Киндей, проживающий бобылем, приобрел, пустив к себе на постой какого-то монаха. Тот или скрывался от своего начальства, или просто хотел побыть некоторое время вдали от мирской суеты, почти отшельником, но на полном пансионе.
Сколько прожил тут монах, про то история умалчивает, но когда отбыл в столицу (так сказывали; притом по запросу самого государя императора, который прислал личный конвой; крутой, наверное, был монашек), у Киндея вдруг поехала крыша.
Он и до этого днями бродил по лесу, как неприкаянный, с лопатой в руках. А после отъезда таинственного монаха и вовсе стал неделями пропадать невесть где, полностью запустив хозяйство; у него даже запертые в хлеву козы издохли, обглодав все, что только можно было.
Эта трагедия с бедными животными случилась в тот момент, когда наконец Киндей добился желаемого, проторчав в лесу почти месяц.
Оказалось, что он заделался кладоискателем. А место, где было зарыто сокровище, ему как раз и указал таинственный монах (сказывали, что Киндей сам об этом говорил; правда, не добровольно, а когда сильно заболел и бредил с высокой температурой). Наверное, монах это сделал в качестве оплаты за стол, кров и заботу.
Видимо, сам монах был или полным бессребреником (что ж, и такие исключения случались среди монашеской братии, особенно в старину), или не очень верил, что в том месте, на которое он указал, и впрямь находится клад. Скорее всего, монах своими байками о кладе (которые на поверку все же оказались правдой) постарался избавиться от назойливого внимания гостеприимного крестьянина.
Как бы там ни было, а Киндей в одночасье разбогател. Но он не стал перебираться в большой город и сорить деньгами. Тем более, что в те времена деревня была большой и вполне зажиточной.
Киндей всего лишь толкнул какую-то золотую вещицу ювелиру-еврею, а на полученные деньги купил хорошую лошадь, добротную двуколку и новый шанцевый инструмент.
Похоже, его кладоискательская эпопея только набирала обороты, и нашел он совсем немного – снял всего лишь вершки. Но развернуться во всю ивановскую Киндею не дали.
Во-первых, свои начали мешать, путаться под ногами. А в те времена в деревне насчитывалось не менее тысячи душ. И почти каждый лапотник мечтал стать богатеем (за исключением очень ленивых; увы, и тогда такие были; потом они в семнадцатом году прошлого столетия почти все нацепили красные банты и начали раскулачивать своих работящих соседей).
Поэтому, как Киндей не скрытничал, а шило в мешке утаить трудно. С какого-то времени, едва он скрывался в лесу, как тут же за ним тайно устремлялась целая орава односельчан с лопатами и ломами; местный народ был весьма предусмотрителен.
И выходили у Киндея не раскопки уже практически найденного клада, а сплошная маета. Его, настоящего лесного бирюка, тоже ведь трудно было обмануть, провести на мякине. Он точно знал, что за ним идут.
Поэтому Киндей сутками водил односельчан по окрестным лесам и болотам, делая вид, что охотится или собирает грибы.
Но бессемейный бобыль, у которого не было даже лошади, мог себе позволить такое праздношатание. А вот его земляки, обремененные семьями и хозяйскими заботами, совершили большую ошибку – и сокровище не отыскали, и хозяйства свои порушили.
Деревенька враз обеднела, и, как следствие этого, почти все ее жители заимели на Киндея большой зуб, считая его главным виновником всех своих бед. (Это у нас в крови – искать супостата, мешающего нормально жить и процветать, не у себя, в своем характере, а где-то на стороне).
Неизвестно, чем закончилось бы глухое недовольство сельчан на Киндея (который – эдакий негодяй! – не захотел по-братски поделиться найденным золотишком; скорее всего, «счастливчика» просто пришпилили бы вилами к земле), да тут нежданно случилась большая неприятность.
Ушлый ювелир-еврей, который купил у Киндея раритет (как потом оказалось), естественно, решил толкнуть его налево и с большой выгодой для себя. К сожалению, он нашел не того клиента, что нужно.
Господин, приобретший вещицу, найденную Киндеем, был очень даже неплохо подкован в истории и археологии, а потому сразу понял, что в руки ему попалось нечто совсем уж уникальное.
А поскольку он был патриотом, то естественно сразу же сообщил о своем приобретении, куда нужно. И вскоре несчастного еврея потащили в жандармерию, где поставили перед выбором – или ты колешься и выдаешь имя того, кто продал тебе ценнейшую археологическую находку, или пусть твоя Сара сушит сухари для дальней дороги в Сибирь.
Безутешный еврей, который только на допросе узнал, СКОЛЬКО могла стоить эта вещица, продай он ее с аукциона где-нибудь в Париже или Вене, готов был добровольно пойти в кандальники. Но только не из-за Киндея, а потому, что так сильно обмишулился. Он был просто не в себе.
Однако, Киндея в конце концов сдал. Наверное, прижали его совершенно конкретно. Тогда в органах дознания работали шибко грамотные и очень опытные мастера заплечных дел. (Вот только мне до сих пор непонятно: как же они проморгали революцию?)
Короче говоря, приехали жандармы (а может, полицейские или стражники, неизвестно; Зосима, когда-то поведавший мне столь занимательную историю, этого точно не знал) и забрали Киндея с собой.
С той поры его никто не видел. Говорили, что он сбежал от стражников по пути в город, но домой не вернулся, а сгинул где-то в лесах и болотах.
Правда, спустя пять или десять лет после его исчезновения начало бытовать мнение, что Киндей все-таки благополучно откопал клад и слинял с ним за бугор.
Будто лицезрел его, разодетого в пух и прах, на водах в Монте-Карло местный предводитель дворянства. Но этот недалекий умом господин был таким большим брехуном, что ему мало кто верил.
А брошенную избу Киндея, у которого не было ни родных, ни близких, вскоре заняла семья переселенца… уж неизвестно откуда. Пожили эти люди там недолго, года три или четыре. Потом на них напала какая-то неведомая, не поддающаяся излечению, болезнь, и все они умерли.
После переселенцев избу занял какой-то местный погорелец, еще та пьянь. Все думали, что он и свое новое жилище в конце концов сожжет по пьяной лавочке.
Но изба устояла, а вот очень общительный и развеселый погорелец вдруг бросил пить и стал чураться людей. В конечном итоге у него совсем поехала крыша и он ушел в скит, грехи замаливать. А его семья как-то уж больно тихо слиняла из деревни в неизвестном направлении.
Когда и новый хозяин Киндеева подворья кончил плохо, многие в деревенской общине призадумались. Но не помешали занять бесхозное подворье одному местному богатею, который присоединил нехорошую избу (а также земельный надел) к своему хозяйству только из жадности и корыстного расчета, а не по здравому размышлению.