– Что-о? – Харлампий приподнялся над столиком. – Ты… Ты по какому праву распоряжаешься?
– И требуем начальника экспедиции, – докончил Сергей и повернулся к Харлампию. – Распоряжаюсь по праву старшего геолога отряда.
– Та-ак, – начальник растерянно заводил глазами. – Сидели, терпели и – на тебе! Недельку какую-то переждать не можем, сами на рога лезем!
Гошка злорадно хохотнул и снял Женькиного ферзя.
– Мат? – не поверил Женька. – Я зевну-ул! Верни ферзя!
– Прекратите бедлам! – фистулой перекрыл Женькин вой Харлампий. – Слово тихо сказать нельзя! Не отряд, а содом какой-то, гоморра. Тут, понимаешь, – он подолбил лоб костяшками пальцев, – голову от забот пучит, а они!
В палатке стало тихо.
– Продул, сдаюсь, – шепотом признал своё поражение студент и смахнул фигуры с доски. Гошка снизу вверх глянул на Сергея, спросил:
– Чьей подписью скрепить телеграмму?
Сергей пожал плечом:
– Моей, разумеется. И начальниковой.
– Я арестовываю рацию! – объявил Харлампий.
– То есть? – заморгал Гошка. – Каким образом? Кляп в глотку и наручники надеть?
В палатку поскреблась и робко вошла повариха Вера. Свет, едва пробиваясь сквозь брезент у входа, бледно обрисовывает её узкое вдовье лицо.
– Обедать будете? – тихо спрашивает она.
– Попозже, – ответил Харлампий. – Накормите сперва рабочих.
Вера из-под низко повязанной косынки смотрела на малиново ракрасневшуюся печку, не уходила. Женька надёрнул штаны, влез босыми ногами в сапоги.
– Пойду похлебаю, вы тут без меня разберётесь, – бурчал он. – Тебе, маэстро, могу обед на дом доставить, но только за две свечки. Учитывая мой проигрыш и предстоящий нервный криз.
– Тащи. Дам две, – улыбнулся Гошка. – Вера, что ты там вкусного напарила?
– Сечку. – Повариха виновато вздохнула. – Ка-ашу.
– Что такое, Смирнова? – с неотошедшим гневом спросил Харлампий. – Опять эта сечка!.. Нету других продуктов, что ли?
Повариха переступила грязными сапогами, потупилась.
– Да я б и первое, да я бы второе какое получше сготовила, да печурка одна, махонькая. – Вера затеребила кофту. – Цельный день вокруг неё топчусь, по лыве плаваю. Попросила ребят, чтоб хоть воду из кухни отвели, говорят: «нам и так хорошо». А у меня уж ноги околодили.
Она всхлипнула, прижала к губам конец косынки и вышла. Следом с миской в руке выскользнул Женька. Харлампий убрал бумаги во вьючный ящик, постоял у печки, подумал и сел бриться.
После обеда в палатку ИТР зашли двое рабочих-канавщиков.
– Можно? – спросил щуплый, похожий на подростка, тридцатилетний Васька, за пристрастие к густому чаю прозванный Чифиристом. Его вечно знобит, он плотно запахивается полами телогрейки и всовывает в рукава, как в муфту, бледные суетливые руки.
– Входите, – разрешил Харлампий. – Что у вас?
Васька посмотрел на напарника – Николая, плотного здоровяка, мол, говори давай, зачем пришли, даже подтолкнул локтем.
– Ребята поговорить с вами хотят, – начал тот. – Решать надо…
– Просют к нам заглянуть, – просипел Васька. – Заодно прокомиссуете, в каких условиях трудящие живут.
– Ну-у, хорошо, зайду, – пообещал Харлампий. – Вот дела доделаю.
Рабочие степенно вышли. Всё ещё сидя на нарах, Гошка с интересом проводил их глазами, потом стал наблюдать за явно встревожившимся Харлампием. Женька занимался своим делом – пристраивал к самодельным лыжам-снегоступам крепления, весело насвистывал.
– Что это они, а? – ища ответа, заводил головой Харлампий. – Парламентёров прислали, так надо понимать?
– И понимать нечего. – Гошка подогнул ноги калачиком. – Сходи, поговори по душам, пора бы.
– Вот именно – по душам, – ковыряя больной зуб спичкой, поддержал Сергей. – А то настроение у них… Уйти могут.
– Куда-а? – вытаскивая из лыжины вогнутый гвоздь, выкрикнул Женька. – Жить им надоело, что ли?
– Здесь жить надоело. – Гошка сделал ударение на первом слове. – Вполне допускаю, что снимутся и пойдут с этой Голгофы.
– Не болтай. – Харлампий вздёрнул подбородок. – Надоело, понимаешь?
– Ну сам рассуди. – Гошка протянул к нему руки. – Нам зарплату и полевые начисляют аккуратно, а это уже кое-что, а не ихняя повремёнка. Знают они разницу? Знают. Обидно? Факт. Так что, Харлампий, могут запросто и того…
– Что это – «могут и того»? – Начальник приузил глубокие, близко к переносице посаженные глаза. – К чему намёки, недомолвки? Договаривай!
Женька перестал насвистывать и, готовый заржать от Гошкиного ответа, замер над лыжиной.
– Значит, так. – Гошка выдержал паузу. – Пойдёшь на переговоры, прихвати наган. Чуть чего, ты вверх – «бах», как ординарец Петька в «Чапаеве», и быстро, в тишине, пока не очухались, излагай приказы и инструкции.