Отряд Полозова перебрасывал в высокогорный район зелёный Ми-4. Весь день мотался он из посёлка на голец, перевозя людей, инструменты, продукты, приборы и прочие припасы. Вертолёт приземлялся прямо на утрамбованный метелями снежный наст. И рабочие, щурясь от непривычной белизны, весело разгружали его, оттаскивая от винтов, не перестающих молотить воздух, ящики, спальные мешки – всё огромное имущество отряда.
– Ну, славяне, загорай! – притопывая по насту, злорадно кричал Гошка. – Устраивайся на зимовку.
Харлампий с Сергеем сидели на ящиках, переговаривались. Видно было – растерялись. Техник-геофизик Тамара и нанятая из местных повариха Вера испуганно озирались, но взгляду не за что было зацепиться: он скользил по белому, пустому, бесконечному. Студент Женька весело насвистывал. Это была его первая практика.
Рабочие, те отмахивались от Гошки:
– Ну, позагораем с недельку, и снег сойдёт. Вона как оно греет, родимое! – Щурясь, они ласково глядели на солнце.
Харлампий расхаживал среди имущества, молчал. Деятельный на базе, здесь он как-то сник. Обращались с вопросом, он тяжело поднимал глаза, отвечал невпопад, распоряжения отдавал противоречивые. Оно и понятно: за час перемахнуть из лета в нетронутую зиму с людьми, с заданием не только благополучно устроиться, но и начать долбить шурфы и канавы, вести геологические поиски и геофизическую съёмку… От такого сникнешь.
Первые дни никто не страдал от безделья: выкапывали в снегу трёхметровой глубины ямы под палатки, спускались далеко вниз, где росли чахлые лиственницы, рубили их на колья, затаскивали наверх, пилили дрова. Когда устроились и немного обжились, кое-кто из рабочих стал высказывать сомнения насчет скорого начала работ. На такого шикали. С вопросами больше обращались к Гошке, парень простецкий и нужды работяг понимает.
– Здесь прошлый год зарабатывали на канавах по пятьсот рублей. В это время уже вовсю копали, – откровенно отвечал Гошка. – А нынче… Дней пятнадцать баклуши побьём. Раньше снег не сойдёт.
Однако год на год не приходится. Прошли самые поздние сроки, а снег лежал, хотя солнце жгло по-южному и лица людей чернели от загара, да вдруг, отнимая последнюю надежду, в конце второй недели повалил свежий, забуранило. Когда пурга кончилась, ветер намертво прикатил новые сугробы, и они по ночам дышали неистребимым полярным холодом. Сидение продолжалось.
Сейчас снег заметно осел, щетинился льдистыми иглами, кое-где его промыло талой водой. Было похоже, что он скоро сойдёт.
Выйдя из палатки рабочих, Харлампий завернул в палатку-кухню, стоящую на отшибе. Вера в цинковом тазу мыла посуду. Над жирной парящей водой двигались её полные красные руки, стопка чистых алюминиевых мисок матово отсвечивала на жердяном столе. Заметив начальника, она схватила полотенце, суетливо обмахнула скамью.
– Вот туточка, – пригласила она и, вскинув руки, поправила косынку. Фартук на её груди выпер двумя засаленными буграми.
– Жердей надо настлать, – глядя на разжиженную землю пола, сказал Харлампий.
– Надо, ох надо, – вздохнула повариха. – Цельный день народ в лыве толчётся, прямо бяда.
Харлампий прошел в угол, наклонился.
– А это откуда? – удивился он, разглядывая букет в стеклянной банке.
– Да Женька из-под горы принёс. Жарки, – несмело улыбаясь, объяснила Вера, подходя к начальнику.
Харлампий взял букет, понюхал.
– Там, за кухней в ящике хек припахивать начал, – вспомнил он. – Снег кругом, а мухота откуда-то налетела.
– Дак лето ж, – проговорила за спиной Харлампия Вера и вздохнула. – Хоть и снег, а всё равно ле-ето.
– Ты рыбу, хек этот серебристый, выбрось, да куда-нибудь подальше и закопай.
– Да много хеку-то, – испугалась повариха. – Добра-то. Поди дорогая, зараза, раз серебриста.
– Спишем. По два рубля на брата накину за питание, и обойдётся. Здоровье дороже. – Он поставил букет на место, отряхнул ладони. – Вот отведём воду на кухне, пол настелим тебе, только корми людей повкуснее. Компоты там всякие, фигли-мигли. Разнообразь.
Глядя мимо Харлампия, Вера согласно кивала головой.
– А правда. что рабочих увозить будут? – спросила она, подняв робкие глаза на Харлампия. – Ежели правда, то и мне в свою деревню собираться?
– Тебя не отпущу. – Харлампий неловко притянул к себе повариху, зашептал: – Вроде бы и люди вокруг, а один я, как палец. Ты вот только, как же отпущу?