– И ты не знаешь, что с ней стало?
– Да ей уж за восемьдесят, прибралась, наверное, – вытирая слёзы, неприязненно сказала Виктория.
– Нечего хоронить, когда точно не знаешь. Возьми Кристофера и съезди в свою деревню, хотя бы разведай, что и как.
– Зачем? Она мигом наш дом продала и усвистела куда-то. Да не хочу я про неё ничего знать, госпожа Айлин! – с надрывом сказала Виктория. – Я двадцать два года за братика переживаю – где он, почему пропал?! Тут ведь страшные дела замешаны.
– Страшные?
– Непонятные. Рос Бравушка послушным и любознательным, и сердце у него было доброе, как и положено герою. На селе ещё несколько семей с глухонемыми, мы с ними подружились.
– Значит, этот язык тебе знаком? – жестами показала Айлин, а Виктория так же ответила:
– И по губам читаю, а как же.
– Хорошо.
– Вырос мой братишка, – продолжила Виктория вслух, – красивее парня не было в округе. Жил охотой, пушного зверя бил, в двадцать лет собрался жениться… И исчез. Он лес знал как свои пять пальцев. Если медведь его заломал или волки напали, следы всё равно остались бы, а у нас опытных охотников много было, они следы в лесу как книгу читают. И – ничего! Как сквозь землю провалился. Но и злые люди не перевелись ещё на земле. Как раз перед этим, один за другим, пропали двое совсем маленьких ребятишек, искали их всей деревней. И пополз откуда-то слух, что в этом был повинен Брав, мой герой, мой чудный, любимый мальчик.
– Что?! – Айлин села, спустив ноги с кровати.
– Мол, гнилой человек он оказался и смерть свою нашёл заслуженно – намекали, что родители ребятишек отомстили, ведь после этого похищения прекратились. Никто меня открыто не обвинял, но не могла я выносить гадкие шепотки, уехала. И всю жизнь терзаюсь – как же так? Что произошло? Ни на секунду не поверила в клевету, но ведь душа горит…
– Боже мой… И как ты жила эти годы?
– Ну, как… Выучилась на повара, переехала в Дубъюк. Дважды была замужем. Дочка обижается, что я внуков не нянчу… А! – Виктория махнула рукой. – Пусть сама. У меня работа, переживания, я брата ищу… Браки мои не удались. Мужчины наносят удар в самый трудный момент. Они предают, когда тебе плохо, когда не можешь забеременеть, когда беременна, когда родила, растолстела, подурнела… когда больна, когда страдаешь… Не хочу. Больше никаких мужчин. И вот я подхожу к главному, госпожа Айлин, к тому, за чем пришла… к новому сюжету в моей жизни.
– Я слушаю тебя очень внимательно, дорогая, – тихо сказала Айлин.
– Когда нам уже никто в целом мире не может помочь, мы хватаемся за любую соломинку.
– Да.
– Меня знает каждая гадалка в городе, но ни одна не дала мне точный ответ, что же случилось с моим Бравушкой. Чего я только не наслушалась… Живой, мёртвый, утонул, повесился, уехал, скрывается, сменил пол, живёт в казённом доме… Когда не осталось ничего, кроме чёрной тоски, я пошла к одной гадалке, которую все боятся, к Додоне. А она с порога: что ты готова для меня сделать? Могу пирогов испечь, отвечаю. Нет, усмехнулась, пироги не помогут найти брата. Тогда, говорю, может, почистим твой медный таз? А то зарос больно. А вот это ты хорошо придумала, отвечает. Она в него, госпожа Айлин, клюкой стучит, когда гадает.
– Я слышала о Додоне.
– Ну, вот. Залезла я на табуретку, сняла таз и драила его до седьмого пота. Вижу, довольна, вертит таз в руках, гладит, а он блестит-переливается. На стол поставила, стукнула по нему, послушала – и ка-ак погнала меня клюкой! «Уходи, – кричит. – Вон!» А я села на пол и говорю: «Ты меня такую толстую не поднимешь, а сама я не уйду, пока не погадаешь. Убивай, если хочешь, больше мне идти не к кому». Она ещё раз протянула меня по спине, со всей силы, от души… А я реву, но терплю. Видит, намерения мои серьёзные, кликнула внучку, поставила перед ней банку с сухим горохом. А девчушка, кроха такая, пристально на меня посмотрела, достала из банки горсть и бросила в таз, а потом взяла и полбанки сыпанула. Додона одну горошинку из таза в банку переложила. Это, мол, за сегодняшний день, ты отработала. А что будет, спрашиваю, когда я весь долг тебе отдам? А откуда я, говорит, знаю? До того дня ещё дожить надо. Горох в мешочек пересыпала и на гвоздик на стене повесила. Вот и хожу к ней почти три года, стираю, прибираюсь в доме, готовлю, один раз на неделе после работы и обязательно – в выходной. Иногда даже горошину не отрабатываю, а иногда целых три положит в банку.
– Почему ты раньше не рассказывала? – спросила Айлин с участием.
– А чего жалиться? Это испытание, а я же сестра героя. На прошлой неделе Додона последнюю горошину вынула, потом долго таз слушала, хмурая-прехмурая, и наконец говорит: много голосов в далёком туманном лесу, кричат они на нас с тобой, гонят… но не проклинают, что уже хорошо. Ветер воет, птицы крыльями бьют. Опасный тот лес, из-за тебя я сильно рискую. Если случится помереть во время гадания, хочу быть уверена, что Тая одна не останется, она же и так сирота, растёт без отца, без матери. Согласна ты её удочерить, любить и воспитывать как родную? Согласна, говорю, конечно, согласна! К девочке я привыкла, она мне не будет в тягость. Значит, увидим, говорит, что случилось с твоим братом, прознаем его судьбу, которая скрыта сейчас за деревьями. С этого дня начинай терпеть. А когда припечёт тебя так, что почувствуешь – край настаёт, помираешь, тогда начинай ходить по дому кругами. И только потом ко мне выдвигайся. На автомобиле не смей приезжать, только пешком. Нарушишь условие – не расступится лес. Вот, госпожа Айлин, теперь вы знаете мою историю, мои страхи и мои мучения. И как вы думаете, получится у меня?!