– Мама, у нас мало пшена, очень мало пшена. – Антей выбирал чёрные зёрнышки из жёлтой крупы, рассыпанной на столе.
– У нас его достаточно, Антей. На ведро каши хватит.
– Мало! Иди, мама, в лавку и купи ещё пшена. Из собаки твоей суп сварит, из шкуры шапку сошьёт. Надо нам больше пшена, больше пшена.
Нита, хлопотавшая у плиты, замерла.
– Что?
– Ещё, ещё, ещё!
– Что ты сказал про собаку?!
Антей крепко зажмурился.
– Ничего. Ничего не сказал! Нам надо…
– Хватит! Пожалуйста, прекрати… Что ты видел той ночью? Скажи мне правду, сынок… посмотри на меня!
– Я смотрю, мама, смотрю на тебя. – Но он снова склонился над столом. – Нам надо больше пшена… больше пшена…
Бедный мой мальчик, думала Нита, кто тебя так напугал?
…Бабар не сомневался, что от мальчишки и его псины не будет пользы. Информаторы – вот реальная сила. За тридцать лет службы в отделе розыска пропавших он привык полагаться только на них. Список незаконных дел, которыми занимались в предместьях, был довольно обширен, всегда было кого и за что прижать, неважно, за торговлю травкой, домашнее насилие или тщательно оберегаемый личный секрет. Взамен Бабар получал необходимые сведения. Они гарантировали хорошие показатели раскрываемости, которые могли быть и выше, потому что Бабар знал почти наверняка, что случилось с каждым, исчезнувшим в Северном округе. Но с полученной информацией приходилось обращаться осторожно, чтобы по глупости не ступить на территорию, принадлежащую влиятельным лицам. Так что часть сведений приходилось утаивать.
Людей он не любил, его неимоверно раздражала их глупость. Однако он научился пропускать её мимо себя, вовремя отключаться, когда что-то могло довести до срыва. В молодости такое случилось дважды: вспышка гнева и поножовщина – он едва не погубил себя. Но теперь он всегда шёл к цели с минимумом приложенных сил, просчитав самый короткий приемлемый путь, и не останавливался ни перед чем, чтобы пройти его до конца. Волевое, словно вырубленное топором лицо, холодный взгляд, который он никогда не отводил в сторону, и какое-то особенное немногословие, когда слова отмерялись тщательно, будто их было жаль тратить, – все эти признаки выдавали в нём силу, которая, встретив противодействие, могла легко уничтожить, смести любого, кто был слабее.
…Два похищения! Котт, начальник отделения, попеременно то грозил разжаловать, то улещивал, обещая в случае успеха – любого мало-мальски полезного выхлопа – выделить премию из городского фонда. А у Бабара ни зацепки. Он впервые усомнился в действенности своей тактики: как ни старался выведать имена похитителей, всюду натыкался на угрюмое молчание, подпитываемое всеобщим страхом. Проговорилась, правда, одна старуха, которую Бабар шантажировал проделками её вороватой внучки: пропали не двое детей, а больше, десять, а может, все двадцать. «Двадцать? А ты не рехнулась ли?!» Рассвирепевший Бабар схватил её за ворот платья, но вытряс лишь душу: хитрая старуха знала, что срок её жизни истёк, и успела отбыть на небеса. Конечно, Бабар ей не поверил. А если бы и поверил, всё равно не стал бы землю рыть без приказа начальства. Искать неприятности не в его правилах, его цель – продержаться до пенсии и уйти с почётом.
Идея привлечь к поискам собаку, да ещё в сопровождении мальчишки-идиота, выглядела наивной, но её выдвинул не кто-нибудь, а брат Хозяйки, Ричард Горн, а это многое значит. Так что не высовывайся, Бабар.
Всех в отделении заранее познакомили с Комаром и его псиной, проинструктировали, как себя вести в случае нового инцидента, и вот ирония судьбы: именно в его дежурство произошло очередное похищение. Бабар крепко задумался. Раз уж на него свалилось это испытание – возглавить группу с собакой, он будет предельно внимателен (настороже), проявит сдержанность (никакой инициативы), продемонстрирует уважение (по возможности, проигнорирует самые дикие выходки мальчишки). Ему просто нужно как-то пережить эту ночь.
…Тусклые лампочки на фонарных столбах горели через одну, на небе ни звезды. Чтобы осветить улицу, в домах распахнули ставни и зажгли свет. Объединившись, мужчины обыскивали дворы. Женщины в накинутых на плечи шалях бродили от столба к столбу и шёпотом переговаривались, дрожа от холода. Все боялись, что несчастье, постигшее их соседей, случится и с ними.