- Занятно... - пробурчал Высик. - А он не конкретизировал?
- Нет. - Никаноров разлил еще по стопочке клюковки и продолжил. - Теперь, зная подноготную, я так понимаю: как- то она Деревянкина подставила. Скорее всего, убедила его взять на себя наибольшую часть вины, чтобы выгородить Свиридова в деле о вымогательстве - и не выполнила того, что обещала взамен...
- Да, скорее всего - даже почти стопроцентно - ты прав, - кивнул Высик. - Можно у Плюнькиной спросить, так ли это. Да, собственно, уже и не важно... - А перед глазами у него встало другое: бледное лицо Деревянкина в ту памятную Высику предвоенную ночь на танцплощадке. Неужели ответ был так прост? И из этой простоты следовали выводы почти невероятные... - Послушай, - продолжил он, чокнувшись с Никаноро- вым и опорожнив стопочку. - Тебя ведь поближе к Москве тянет, а? У меня Берестов, мой заместитель, погиб. Иди ко мне, сработаемся. Особых условий обещать не могу, но по выходным сможешь гулять по столице в новых штиблетах... Честное слово, мне лучше тебя никого не подобрать. Думаю, твои тебя отпустят. А я здесь все утрясу.
- Заманчиво... - протянул Никаноров. - Москва - это хорошо... У вас в Москве, - он перескочил на любимую тему, - и жизнь другая. Хотя и в Архангельске свои прелести есть. Но насчет культуры... Вот! - Он кивнул на чемоданчик. - Два часа всего в Москве пробыл, а уже в культтоварах грампластинку Вертинского купил, которую у нас в Архангельске ни за какие деньги днем с огнем не достать! Привезу - все мне обзавидуются! Если в Москву переводиться, так я эту пластинку ребятам подарю. Себе еще куплю, на месте!
И он пропел, блаженно покачнувшись всем телом, пьяненьким улыбчивым голосом:
Маа-дам!.. Уже падают листья
И осень в смертельном бреду...
- У нас с этой песенкой забавная история вышла, - резко оборвав пение, сообщил он. - Я не говорил, что Вертинский у нас выступал?
- Да ну?! - поразился Высик.
- Вот так. Он, говорят, вообще по стране много катается. Вот и до нас добрался. Народу набилось - не протолкнуться!.. А клуб у нас - холодный сарай, все укутавшись сидят, паром дышат. Он-то в своем костюмчике Пьеро, даже виду не покажет, что ему холодно! Его аккомпаниатор вообще в тулупе сидел, а он марку держит, как положено настоящему артисту. Сразу видно, уважает народ... И слушали его, затаив дыхание. А потом он на вопросы отвечал - о годах эмиграции, о том, как песни пишет, и о прочем. И вот встает один паренек и говорит: «У меня к вам вопрос насчет текста песни. До нас доходили зарубежные записи, когда вы по парижам пели, так там вы поете: «Девчонка, звезда и шалунья!» А сейчас вы нам спели «Девчонка, простая шалунья!» У вас это случайно получилось, или эта замена у вас в том смысле, что у нас звезд нет, все простые советские люди? Если так, то, наверное, замена политически правильная, а все равно жалко... Очень хочется, чтобы девчонка эта была «звездой», а не «простой». Разве так уж вредно, чтобы и у нас свои звезды были?» Ну, Вертинский улыбнулся, ответил полушутливо, в том плане, что, мол, конечно, ничего плохого нет, когда кого-то звездой считают, что иногда чуть-чуть меняешь текст песни во время исполнения, и что он очень благодарен за такое бережное и внимательное отношение к его творчеству, и надо ценить слушателей, подмечающих такие мелочи - это для артиста, мол, как маслом по сердцу... А после отъезда Вертинского у нас началось! Парня чуть не сгноили. Сам понимаешь, и высказал он почти прямую антисоветчину, и упомянул, что заграничные пластинки слушал... Если бы с именем Вертинского это не было связано, парню бы точно каюк пришел. А так удалось нам его отмазать, потому что как не отнестись с пониманием к заносу такого горячего поклонника - ведь Вертинского все любят... Даже наши особисты были малость в благодушном настроении после концерта, и их удалось уговорить простить дурака. Вон, мол, сам Вертинский похвалил его за наблюдательность... Но с тех пор у нас в домашних компаниях старый заграничный вариант поют, прижился он больше нового!