- Об этом можешь не рассказывать, - усмехнулся Высик. - А как ты думаешь, почему старуха тебя щадила, хотя и знала, что без тебя Свиридов - почти что ноль без палочки?
- Похоже, тебе это известно.
- Да. Она ощущала родство с тобой. И все равно в глубине души видела тебя своей преемницей. Деляческое боролось в ней с кровным. Узнав, что ты уцелела (с моей помощью), она принялась сдавать всех своих людей, всю свою империю... Не только гордость трудовыми достижениями, которые обидно оставить в безвестности, хотя и это есть. Она как бы очищает место для тебя, показывает: вот, я выпалываю всех своих, чтобы ты могла сеять. И уверена, что ты поймешь этот намек - и им воспользуешься. Я это окончательно осознал, когда узнал историю с Деревянкиным. Так вот что я тебе скажу! - Высик наклонился к ней совсем близко. - Если ты пойдешь по этому пути, я сам тебя убью. В открытую, в нарушение всех законов, сам сяду... Но тебя туда не пущу.
Мария поглядела в его глаза - в десяти сантиметрах от его глаз.
- Неужели ты не понимаешь, что после сегодняшней ночи это невозможно? - грустно спросила она. - Когда ты показал мне, что от меня можно так отречься... Видно, это и называется стать другим человеком, хотя я совсем не чувствую себя другой. Я чувствую себя... распрямленной, и это, надо сказать, очень обидное и горькое чувство. Ты много говорил про «ведьмин круг». Не знаю, - она усмехнулась, - может, я понимаю эти слова, бабьим своим нутром, совсем по-другому, примитивно, не так, как понимаешь ты, но я знаю, что теперь этот круг для меня разомкнулся. Я не смогу ни сама его творить, ни создавать для других - для самых любимых, для их же блага... Да, я знаю, что во мне есть сила. Я могу найти спокойную нормальную жизнь, хорошего мужа, быть верной ему, иметь достаток в доме, красивых здоровых детей и от материнства расцвести так, что все только ахать будут, - такой спокойной и уверенная будет моя красота, такие красивые бабье лето и старость... Наверное, и душу окончательно распрямлю, и будет во мне такое достоинство, с которым не стыдно жизнь прожить, и жизнь у меня будет самой себе на зависть... Но скажи, неужели именно этого ты хочешь от меня? И для меня?
- Да, именно этого я хочу, - подтвердил Высик.
Мария тщательно раскурила потухшую папиросу.
- Я тебе сказала однажды, что ты жесток, - медленно проговорила она. - И могу это повторить. Ты более жесток, чем любой, кого я встречала. И даже не представляешь себе своей жестокости... - Она вновь поглядела ему прямо в глаза. - Как ты поведешь себя с той женщиной, на которой сорвался? Трижды подумай. Потому что она-то ни в чем не виновата. И не вздумай извиняться перед ней, ты ее убьешь.
- Что я, совсем идиот? - хмуро бросил Высик, повернувшись к окну.
Наступила пауза.
- Если хочешь чаю, чайник надо заново подогреть, - другим тоном сказала Мария.
- Да, спасибо... - рассеянно ответил Высик.
Он смотрел на поздний октябрь за окном, и снова в голове крутились строчки:
... Я жду вас, как сна золотого,
Я гибну в осеннем огне,
Когда же вы скажете слово,
Когда - вы - придете - ко мне?
И, взгляд опуская устало,
Шепнула она, как в бреду:
«Я вас слишком долго желала,
Я - к вам - никогда - не приду!..»
Высик закусил губу - и ощутил на языке привкус крови. Он поднес ладонь к губам, отнял и тупо посмотрел на кровь, все обильней сочившуюся из прокушенной губы.
- Это что еще такое? - Мария встала, решительно подошла к нему. - У тебя есть вата и перекись водорода?
- Лучше водкой, - криво усмехнулся Высик. - Бутылка в шкафу для одежды, за форменным кителем.
Мария с профессиональной четкостью промыла губу водкой, а Высик еще и вовнутрь принял, для верности.
- Куда ты теперь? - спросил он.
- Поюжней куда-нибудь. У меня дальние родственники есть в Сталинграде, попробую податься к ним. Там нужны рабочие руки. А потом посмотрим...
- Деньжат я тебе подкину, не отказывайся.
- Не откажусь.
- Если хочешь, задержись на несколько дней, в себя придешь.
- Незачем. Дорога лучше лечит.
В тот вечер Высик проводил Плюнькину в Москву, помог ей взять билет на Сталинград, сесть в поезд. Сердце защемило острой болью, когда поезд, отходя от платформы, стал набирать ход, и она помахала ему рукой из окна.
Едва проводив поезд, он направился в рюмочную при вокзале - и одной рюмкой дело не кончилось. Назад, в электричке, Высик ехал таким «хорошим», каким, наверное, прежде никогда не бывал - на алкоголь голова у него была крепкая.