Вырвать одним махом религиозную заразу не вышло, но Кузнецов особо не переживал. Перед ним, у стенки тряслась от страха достаточная для революционного подвига толпа, в проулках отрывисто взвывали бабы и никто не верил, что сейчас возьмут и вот так просто расстреляют. Надеялись, что грозный матросик в кожанке задвинет речь, запрыгнет на подводу и непрошенные гости, наконец - уедут. Но гости покидать Веложму не торопились. Они выстраивались в ряд и тревожно щелкали затворами.
- По врагам революции, злостно паразитирующим на доверии трудовых крестьян, огонь!
Залп из пятнадцати винтовок ударил трижды, у стенки магазина рухнули на землю девятнадцать человек, и история деревни Веложма закончилась. Убитых хоронить пришлось без отпевания и не успели вороны растащить с могильных холмиков краюхи хлеба, как ограбившая деревню банда возвратилась. Они вернулись на пустых телегах и глумливо - издевательски закатили пьянку в том самом магазине, где совершили злодеяние.
Разные потом ходили слухи. Говорили, что здание подожгли с улицы, другие спорили и утверждали, что сначала вспыхнул сарай с сеном, и огонь перескочил на соседние дома. Вот только почему никто не выскочил на улицу? Магазин имел несколько дверей и много окон, но анархисты погибли все до одного. Всех дольше жил иуда, тот самый предатель, указывавший революционерам на священников и колдунов. Его дикий крик долго не стихал из жаркого пламени пожара....
Народ тогда ошибся, и загорелось вовсе не в сарае. Огонь вспыхнул в зале, прямо под накрытыми столами и полыхнуло так, словно на полу разлили пару бочек керосина. В тот первый пожар из длинной многолетней серии, выгорел целый деревенский квартал, после чего огонь не успокоился и пошел гулять по улицам, уничтожив почти треть деревни.
Селян замучили пожары. Каждые пять лет деревня на половину выгорала, кое-как отстраивалась и перед войной люди окончательно покинули проклятое место. Осталось заросшее кустарником пожарище и несколько прижавшихся к окраине домов. С них и началось современное село Покровское, но последние три домика, люди упорно звали «Веложмой», на что имелись веские причины. В самом крепком и богатом проживала почитаемая знахарка Матрена, не признающая никаких новых названий. И вот что удивительно. Тот край села, где проживала бабушка - пожары избегали. Дома у северной околицы ветшали, перестраивались, но ни разу, за все время - ни горели.
*****
Зимой, в деревне, у родной прабабушки, да как все здорово! В Ростове нет такой зимы и снега как на Ярославщине, куда нас с Викой отвез папа на зимние каникулы. Третьего января заехали к Матрене и попали в баню, где нам весело отсалютовала кочергой Глафира. После бани нас с Викулей переодели в льняные рубахи с сарафанами, обули в валенки и усадили за накрытый стол. Чего там только не было! Брусника, клюква, черничное варенье, изумительный, сваренный с диковинной морошки морс и пироги с рыбой, приготовленные, разумеется Глафирой.
Следующий день я для себя назвала историческим. Бабушка Матрена вспоминала историю нашего села, мы листали альбомы с фотографиями предков, и я тихо удивлялась, как можно в восемьдесят с лишним лет все помнить и адекватно оценивать события. Прабабка рассказывала так интересно, что я слушала с раскрытым ртом и вздрогнула, когда большие напольные часы пробили полдень.
Вошла Глафира, махнула мне рукой и я подумала, что зовут обедать, но ошиблась. Обедать звали Вику, сидевшую после прогулки на диванчике и привычно тупившей в телефоне. А меня, вместо обеда - пригласили ..... в баню и сегодняшняя баня ну ни как не походила на вчерашнюю.
Парилка обожгла паром, оглушила пряным ароматом трав, из полумрака вынырнула Глаша, и без церемоний распластала меня на липовой скамейке. Ее сильные руки втирали в тело мазь с противным запахом, я сделала робкую попытку узнать состав и самое главное - зачем меня им мажут, но не успела. Дверь хлопнула и в предбанник торжественно вплыла Матрена, облаченная в длинную, до пят рубаху и с деревянным ковшиком в руках.
Плакать или смеяться? Не прабабушка, а баба-яга с длинными седыми космами и крючковатым носом. Сейчас опоит колдовским зельем, засунет в печь, и на пару с Глашей съедят бедную девочку. У них, на Ярославщине, наверное - так заведено. Гостей опаивают, съедают и пока события угадывать получалось правильно. Ковшик с пахучим травяным настроем меня заставили осушить до дна.