— Нет! — не помня себя, закричала она и схватила за руку брата. — Бежим!
Но было уже слишком поздно.
Кто-то в толпе завопил от ужаса, и глаза всех обратились к запятнанным дымом небесам.
Что-то появилось из-за гребней крыш, что-то огромное с широкими, рассекающими воздух крыльями. Елена вспомнила этот свист и кожистые перепонки. Чудовище гнусно кричало, и этот крик заставил всю толпу сжаться, как мышей перед вышедшей на охоту кошкой. Невидимый прежде целиком в ночном небе, теперь он спускался на толпу при свете дня, и не было сомнений, что это был именно тот, что охотился за Еленой и Джоахом среди пылающего сада. О, если бы снова наступила ночь и скрыла от взора эту непереносимую для человеческих глаз тварь, один вид которой морозил кровь в жилах!
— Смотрите же! — закричал старик в рясе и указал единственной рукой вверх: — Это ее возлюбленный дьявол спешит ей на выручку!
Толпу будто ветром смыло, а чудовище подлетало все ближе к Елене. Теперь на пустынной улице остались только они втроем: Елена, Джоах и Фила. Когтистые лапы уже царапали камни. Было видно, как по жилам чудовища бежит черная кровь и как бьются четыре сердца. Сложив крылья, оно зашипело на горожан, еще высовывавшихся из дверей и окон, а потом медленно остановило свои черные глаза, истекавшие ненавистью, прямо на девочке.
Но вперед снова выступила бесстрашная Фила.
— Бегите, дети мои! — крикнула она прямо в морду проклятой твари. — Ищите своего дядьку Бола и… — но она не успела закончить фразы. Змеиным движением чудовище вытянуло шею и схватило несчастную женщину.
Джоах тут же толкнул сестру в развалины сгоревшей пекарни.
— Нет! — взвыла Елена, видя, как хрустнула под зубами спина тетки, а потом от края до края располосовалось все ее тело.
— Нет! — диким эхом повторил Джоах, толкая сестру к соседним домам.
Но он не успел. Тварь выпустила коготь и вонзила его в шею юноши.
— Джоах!
Но брата уже не было рядом, он висел в воздухе с выкатившимися от удушья глазами.
Бол склонился над пыльной книгой. Сквозь занавешенное окно дневной свет проникал неуверенно и слабо, а единственная свеча на столе догорела уже почти дотла, давая неверное слабое пламя. Он читал всю ночь, пытаясь добыть то, что было ему так нужно, и его единственными товарищами уже давно стали лишь кипы старинных книг и ворох пожелтевших пергаментов.
«Огнем будет отмечено появление ее», — бормотал он, убирая с уставших глаз пряди седых волос. Потом он медленно прочел следующие слова; губы его, спрятанные под густыми усами, шевелились, с трудом переводя древний забытый язык. Дальше говорилось о каком-то чуде Сестринства. Бол вздохнул и выглянул в окно. В нем до сих пор светились красные отблески пожара. Они достигали даже сюда, несмотря на то, что дом Бола находился в весьма уединенном и далеком от сада месте долины, в местечке, называемом Зимним Гнездом Орла.
Бедное дитя! Если бы ее предупредить, она смогла бы приготовиться лучше.
Запустив пальцы в седую бороду, Бол вернулся к очередному тому, но едва его палец вновь заскользил по изъеденной мышами странице, сердце забилось вдруг тревожно и громко. И ощущение потери, гораздо большей, чем потеря дома, наполнила его грудь. Схватившись обеими руками за стол, он едва удержался, чтобы не рухнуть на дощатый пол. Бол почувствовал, что его сестра, его любимая сестра-двойняшка умерла — тяжкая печаль затуманила его взор.
— Фила! — простонал он в пустую комнату.
Слезы хлынули у него из глаз и закапали на ветхие страницы. Обычно так трепетно оберегавший их от всякого внешнего воздействия, Бол на сей раз даже не обратил на это внимания. Старые чернила расплывались под соленой влагой.
Через грубую ткань рубашки Бол схватился за висевший на груди амулет.
— Фила! — снова позвал он. И, как всегда, она явилась ему.
Угол комнаты у печи вдруг засветился призрачным сиянием, становившимся все ярче и больше, пока не принял форму его сестры. Одетая лишь в полупрозрачные одежды белого света, она стояла перед ним, нахмурившись, более разгневанная, чем печальная:
— Время пришло, Бол.
Изображение расплылось в его глазах, вновь наполнившихся слезами:
— Значит, это правда! — воскликнул он.
— Не надо слез, — Фила улыбнулась по-прежнему серьезно и строго. — Ты готов?
— Я… Я жду этого уже давно… много лет…
— Мы все ждали. Но началось только теперь. Так что придется тебе оставить свои книги, старина.
— Ты взваливаешь все на меня одного? — взмолился он. — На меня одного?!
Ее жесткий взгляд смягчился:
— Ты знаешь, что у меня своя роль, брат.
— Я знаю, ты должна найти проклятый мост. Но неужели ты думаешь, что и вправду найдешь его?
— Если он существует, найду, — почти со злобой ответила Фила.
Бол вздохнул:
— Всегда несгибаемая, как сталь, воля, — едва слышно выдохнул он. — Воля даже после смерти.
— Всегда прекрасные, как любовь, мечты, — в тон ему ответила Фила. — Даже при жизни.
И губы обоих сложились в зеркальную улыбку; такие они похожие — и такие разные. Но теперь в них присутствовала и тяжелая боль потери.
Изображение Филы стало постепенно таять, слабея по краям:
— Больше я не могу здесь оставаться. Твоя очередь следить за ней, — предупредила она, и лица ее уже не было видно. Последние слова прошелестели в библиотеке, как отдаленный шорох листвы: — Я люблю тебя, Бол.
— Прощай, сестра, — произнес он в комнату, ставшую еще более пустой и одинокой, чем прежде.
Елена бросилась к отчаянно сопротивлявшемуся брату. Время стало неповоротливым и неподвижным. Девушка видела, как лицо Джоаха стало в когтях скалтума багрово-синим и, забыв обо всем, Елена подпрыгнула и вцепилась в лапу чудовища, отчаянно визжа. Ослепленная страхом и ненавистью, она вонзила ногти в тонкую прозрачную кожу, решив освободить брата или погибнуть вместе.
— Пусти! — кричала она уже не отвратительному скалтуму, а всему миру вокруг.
И словно в ответ на этот крик правая ладонь ее вспыхнула огнем, и из пальцев ее словно хлынуло расплавленное железо. Тогда, сжав кулак, Елена стала ударять чудовище в грудь и почувствовала, что рука ее проходит сквозь его кожу, мускулы и кости.
Тварь взвыла, выпустила жертву и бросилась прочь от Елены и Джоаха.
Мальчик упал на мостовую, прижав руки к горлу.
— О, Сладчайшая матерь! — прохрипел он и без сил схватился за сестру.
Елена в ужасе смотрела на свою руку, боясь увидеть обугленные кости и почерневшую плоть, но все было, как всегда — рука была белой, без единого намека на красноту. Неужели она избавилась от неведомого проклятья?
— Бежим, Эл! — закричал Джоах и снова потащил ее под черные стропила бывшей пекарни.
Но, увы, зло на улице представлял не только ужасный скалтум. Перед ними, преграждая путь к спасению, как из-под земли, возник сгорбленный старик со своим посохом. На лице его сияла улыбка, словно позорный побег чудовища был только ему на руку.
— Подойди ко мне, дитя мое, — тихо и нежно сказал он. — Я ждал тебя так, долго! — И в мгновение ока замахнулся на девочку посохом.
Елена, все еще не пришедшая в себя от силы, прошедшей через ее руку, даже не поняла грозящей ей опасности. Зато Джоах дернул ее в сторону и вниз, так что его сестра даже больно ударилась коленками о камни. Посох же лишь мимолетом задел по плечу Джоаха.
Девушка мгновенно вскочила на ноги и побежала. Но брат, бедный брат, не мог ей последовать; верхняя его половина никак не могла оторвать от земли ноги, вросшие в землю, словно корни двух деревьев.
— Беги! — только и мог крикнуть он, глядя на старика полными отчаяния и страха глазами.
Но Елена остановилась и, как во сне, увидела, что тело Джоаха постепенно каменеет все выше и выше. Вот уже не могут пошевелиться руки, вот застыли шея и голова… И только последняя единственная слеза успела выкатиться из обезумевших глаз.
— Неужели ты так вот и бросишь своего брата? — сладко пропел старик и поманил ее скрюченным пальцем. — Ну, иди же…