Могвид даже вздохнул при воспоминании об этом. Ах, если бы он был тогда осторожнее…
Из древнего, погрызенного червями пергамента он вычитал один малоизвестный факт относительно природы сайлуров: когда два любовника соединяются в порыве страсти, в самый ее пик ни один из них не может измениться.
Могвид переживал это открытие многие луны, чувствуя, что именно в этом кроется возможность освободиться от ненавистной связи с братом. И постепенно у него начал созревать некий план.
Он знал, что Фардайл ухаживает за молоденькой девушкой, третьей дочерью старейшины. Все сайлуры всегда имели склонности к какому-то определенному обличью, и эта девица предпочитала форму и повадки волка. Именно в таком виде со своей снежно-белой пушистой шкурой, длинными ногами и горячими глазами она и пленила сердце Фардайла. Скоро слух об их связи пополз по всему племени.
Пока роман брата заходил все дальше, Могвид таился в тени, смотрел, запоминал, плел сети и ждал.
И вот однажды ночью, перед самым полнолунием, его нетерпение победило. Он прокрался за братом и под прикрытием ближайших кустов стал смотреть на любовные игры Фардайла с молодой волчицей. Он ласкал и нежил подругу, и шерсть ее отливала серебром в холодном свете луны. Увлекшись, она очень скоро стала готовой отдаться возлюбленному, и, как с отвращением и завистью увидел Могвид, Фардайл обнял ее сзади, нежно покусывая за горло и уши, и вот уже начал ритмичные движения со все нараставшей страстью.
Могвид хладнокровно ждал до того момента, когда у Фардайла не вырвался характерный стон — и начал действовать. Он быстро обернулся человеком, понимая, что в это мгновение брат не сможет измениться и навсегда останется волком.
И его план удался…
И теперь, стоя под утесом в стране огров, Могвид с ненавистью рассматривал бледную кожу своих ладоней.
План удался даже слишком хорошо !
Той проклятой ночью Могвид навсегда превратился в человека, так же, как Фардайл в волка. Но скоро Могвид понял, что ему придется расплачиваться за это превращение слишком дорогой ценой.
Ни один из них уже действительно не мог больше принять иной формы и каждый застыл в своем последнем обличии навечно.
Ах, если бы он был тогда осторожней…
Фардайл тревожно зарычал, возвращая Могвида из прошлого в настоящее. Могвид посмотрел на брата: брыли его поднялись, а уши плотно прижались к опущенной голове. Из горла сайлура-волка рвался протяжный и страшный рык.
Могвид подвинулся ближе.
— Что случилось? Огры?
Даже одно произнесение этого страшного слова заставило Могвида задрожать.
Но вопрос остался без ответа, поскольку из завесы дождя на них выскочила отвратительная тварь, с намордником, болтавшимся на ремне у горла и волочащейся сзади порванной цепью. Набычившись, он встал, вцепившись когтями в скалу и глядя на Фардайла огненными глазами.
Сниффер!
Должно быть, он все-таки вырвался у охотников и продолжил кровавое преследование. Могвид юркнул за спину брата, но как простой волк мог защитить его от сниффера!? Фардайл весил всего какую-нибудь десятую часть зверя и выглядел перед противником, как щенок перед медведем.
Плечи хищника забугрились мышцами, и он открыл свою страшную пасть, не сдерживаемую больше намордником. Показались два ряда кинжалоподобных зубов, и сниффер издал чудовищный рев, эхом прокатившийся по окрестным горам.
Потом он прыгнул.
Толчук замахнулся камнем сердца в первого, сидевшего ближе всех огра, и сердце у него стало таким же тяжелым, как камень в руке.
— Я не понимаю, чего вы просите. Как это я могу разрушить Напасть?
Триада сидела неподвижно и молча. Три пары глаз пристально смотрели на Толчука, и ему казалось, что они читают не только у него в мыслях, но в самих костях.
— Ты один можешь это сделать, — последовал, наконец, ответ.
И, как ни прискорбно было это признать, Толчук понял, что старцы, вероятно, просто сошли с ума от старости.
— Я!!! Да разве вы не знаете, кто я?!
Ответа снова не последовало, и три пары глаз все так же неотрывно смотрело на него.
Арка над головой Толчука, казалось, стала медленно опускаться и уже давила ему на плечи.
— Прошу вас! Я всего лишь полуогр. А то, что вы мне предлагаете, может исполнить только воин, полноценный, взрослый воин! Как могу это сделать я?
— Ты последний наследник Клятвопреступника, того, кто предал нашу страну и наслал на наш народ Напасть, — наконец долетели до него страшные слова.
Толчук почувствовал, как колени у него подгибаются. Неужели его стыд и позор не кончатся никогда? Мало того, что он ублюдок, так оказывается, что он еще и проклятое семя продажного огра, навлекшего на их народ такое несчастье! У него не было слов, чтобы ответить на подобное обвинение, и он по-детски прошептал:
— Этого… не может быть… Это неправда.
— Ты, сын Ленчука, знаменуешь собой последнюю поросль древнего рода, услышал он, как в бреду. — Последнее семя Клятвопреступника.
— Но…что значит — последний ?
— Когда происходила церемония твоего именования, тебя осмотрел старый знахарь и обнаружил, что твоя смешанная кровь не даст тебе стать отцом. У тебя не будет детей. Никогда.
Слезы готовы были хлынуть из распахнутых глаз юного огра.
— Но почему никто не сказал мне об этом раньше?
Вопрос остался без ответа.
— Ты последний и потому должен отдать свою кровь на то, чтобы искупить предательство своего предка.
Толчук прикрыл глаза и стиснул в руке камень. Слова застряли у него в горле.
— Но что сделал тот, который нарушил клятву? — кое-как выдавил он.
Триада снова опустила и сдвинула головы, совещаясь о чем-то.
— Мы не знаем. — раздалось спустя несколько минут.
— Тогда как же я могу что-то исправить?
— Мы не знаем, — последовал все тот же ответ.
— А как же узнаю я? — пролепетал Толчук.
— Ты должен покинуть страну с этим камнем в руках и найти ответы на все вопросы за Воротами Духа.
Но Толчук не услышал ничего, кроме слова «покинуть », и плечи его вздрогнули от рыданий. Именно изгнания он и боялся больше всего. Покинуть родину, оказаться брошенным в чужой враждебный мир, мир, который так ненавидели и так боялись все члены его трибы.
— И куда же я должен теперь идти? — сквозь слезы выдавил Толчук.
Три руки поднялись в едином порыве и указали на арку из камня сердца.
— Через Врата Духа.
Толчук свел в недоумении брови. Перед ним был непроницаемый камень — и только. Пройти через него было невозможно.
— Иди. — Два старца встали под арку, один у левого столба, другой — у правого. Третий взял Толчука за руку и подвел к самому центру.
— Что мне надо делать? — дрожащим голосом спросил Толчук.
Огры снова заговорили, но на этот раз в их голосах послышалась даже какая-та теплота, словно с ним говорил отец.
— До того как к нам пришла Напасть, Ворота собирали духи умерших и переносили в иной мир, а теперь и ты должен собрать все свое мужество и решимость — и тогда ворота перенесут тебя туда, где ты должен оказаться. Было сказано, что когда последний из рода Клятвопреступника пройдет через Врата Духа, то он найдет способ снять Напасть и освободить духи всех умерших.
Толчук поклонился арке.
— Но я не дух, я не могу пройти сквозь камень.
— Тебе и не надо быть духом.
— Тогда как же?
Ответа не было, но от двух старцев, стоявших по бокам арки, вдруг послышалось какое-то низкое гудение, которое проникало, казалось, в самый костный мозг Толчука. У него закружилась голова, в ушах зазвенело, а камень сердца в руке быстро запульсировал, как кровь в сердце. Юный огр поднял глаза и увидел, что арки перед ним больше нет. Вернее, она все так же находилась перед ним, но почему-то Толчук точно знал, что это всего лишь иллюзия, галлюцинация, обман, отражение скалы в неподвижной воде.
Гул все нарастал, камень в его руке стал тянуться к Вратам, как дитя тянется к матери холодной ночью, и от этого ноги Толчука сами приподнялись над полом, огры внизу исчезли, а он все продолжал подниматься прямо к вершине уже несуществующей в действительности арки.