Бол, наконец, снова сумел засветить фонарь и указал им на единственный свободный выход.
— Туда, — старик сорвал со стены фонарь и сунул Эррилу, отчего тот вынужден был отнять руку у девочки. Тогда Елена намертво схватилась за полу его кожаного камзола.
— Идем, — снова поторопил Бол. — Я облазил все эти руины и прекрасно в них ориентируюсь. Однажды мне удалось выйти. Но здесь слишком много лабиринтов и зрительных ловушек.
Все трое углубились в проход, весь покрытый липкой холодной плесенью. Скорее всего, раньше здесь был школьный зал. Иногда в стене встречались альковы и ниши, в которых стояли статуи, разрушенные временем и водой до такой степени, что превратились в уродливые глыбы, пугавшие проходящих.
Эррил заметил, что чем дальше они углубляются, тем больше нервничает Елена. От каждого шороха она вздрагивала, рука ее дрожала, а губы шептали что-то несвязное, кажется, насчет змей. Эррил сжал зубы. Ребенок не спит вот уже больше суток, ей во что бы то ни стало надо передохнуть и прийти в себя. Иначе угрожает опасность не только физическая…
Ему хотелось обнять девочку и прижать к себе, но рука его была занята фонарем, и впервые за много-много лет старый воин пожалел о второй потерянной руке.
Шедший впереди Бол остановился у разветвления трех коридоров. И в былое время Школа представляла собой переплетение множества ходов, каморок и проходов, а сейчас руины были просто настоящим лабиринтом. Сначала Бол действительно шел по ним вполне уверенно, но чем дальше, тем чаще останавливался, щуря глаза и поворачивая голову то в одну, то в другую сторону.
— Что случилось? — подошел ближе Эррил.
— Должно быть, я где-то неправильно свернул, поскольку этого перекрестка не помню.
— То есть вы хотите сказать…
— Да, я хочу сказать, что мы заблудились. Я исследовал только часть руин, а многое осталось так и не узнанным. Некоторые места опасны: стены там могут рухнуть в любой момент. В других помещениях полно подземных животных, и вход туда, мягко говоря, небезопасен.
— Но где же мы теперь?
И словно в ответ на его слова громкое шипенье эхом прокатилось по всему подземелью. Елена уткнулась головой в грудь Эррила. Бол взял у него фонарь.
— Как быстро вы сможете передвигаться, неся Елену? — прошептал он.
— Зачем?
Бол всмотрелся во мрак:
— Я не думал, что их власть простирается так далеко. Должно быть, в эти глубины загнал их зимний холод.
— Змеи? — прислушивался ко все нарастающему шипению Эррил.
— Хуже. Гораздо хуже. — Бол опустил голову: — Это скальные гоблины.
Встав на ноги, Крал почувствовал, как ветер бьет ему в лицо от движения крыльев обоих скалтумов. Одно колено все же болело, и для поддержки он схватился за стремя Роршафа. Конь, как жеребенок, сам прильнул к нему, и, несмотря на то, что глаза его покраснели от страха, а бока были в пене, он был готов защищать хозяина до последнего вздоха.
Скалтум позади снова засмеялся, и смех прозвучал предвестником бури:
— Мой птенчик сссломал крылышко… шссс… Иди сссюда, я его поправлю… шссс… — Крал почувствовал скрип костистых крыльев и стук когтей, приближающихся сзади. А руки его были пусты — топор выпал, когда он перелетел через голову Роршафа и теперь лежал на земле у ног второго скалтума. Больше оружия у него не было. Если только…
Вторая тварь напирала на него спереди.
— Мы проделали сссюда долгий путь… шссс… Нам надо немного подкрепитьссся прежде, чем рассстащить по досссочке дом и найти то, что мы ищем… шссс…
Оба скалтума шипели теперь в унисон, и зеленый яд капал с когтей переднего, глядевшего на Крала, как голодная собака на кость. Рука горца скользнула в набедренный мешок и вытащила лассо.
— И что же такого вытащил… шссс наш малышшш? — спросил задний. — Еще одно лезвие… шссс… Этим нам не повредишь, малыш, а лишь раздразнишь наш аппетит…
Но в мешке было не только лассо — там лежала отрубленная голова скалтума, которую припасливый Крал предусмотрительно взял с собой, чтобы показать дома.
Крал высоко поднял ее за длинное ухо, встав так, чтобы видеть теперь обоих своих противников.
— Не надо верить так глупо своей чертовой магии! Я прекрасно знаю, как с вами можно расправиться!
Зрелище головы с ее длинным языком, свисающим меж мертвых губ, произвело на скалтумов должное впечатление. Крал правильно рассчитал: оба скалтума не видели ничего подобного на протяжении многих столетий, и шок заставил обоих немного отступить от своей жертвы в раздражении и неуверенности. Крал прыгнул вперед, и движение это повторил Роршаф. Сунув голову прямо под нос второму скалтуму, тот снова отпрянул, но топор оказался теперь в пределах досягаемости горца.
Схватив топор, отважный гигант высоко поднял его, показывая чудовищам капли густой крови на его лезвии:
— Кровь вашего приятеля закалила сталь так, что вся ваша черная магия стала теперь бессильной! И мне достаточно лишь немного солнца, чтобы убить вас!
И эти слова подействовали. Уставшие лейтенанты Темного Лорда не хотели испытывать действие заколдованного топора на себе. А горец, ведя беседу со своими противниками, не терял времени даром. Теперь он уже вновь стоял вооруженный рядом со своим конем, а оба скалтума находились прямо перед ним.
— Мы всссе равно убьем тебя, человечек… шссс… Попомни наши ссслова… Как только весссть о том, что ты сссделал, доссстигнет нашего рода, ты и весссь твой род будут рассстерзаны на куссски нашими клыками… шссс…
— Мы найдем тебя… шссс… Ваша кровь потечет ссс гор на равнины, как реки… шссс, — прошипел второй.
А Крал тем временем вновь сел на своего боевого коня и поскакал во всю мочь к лесу. Железные подковы гулко грохотали по мерзлой земле, с обеих сторон проносились деревья, и, только оказавшись под прикрытием густого леса, закрывавшего над его головой все небо, Крал позволил себе передохнуть.
Они скакали вперед всю эту долгую зимнюю ночь, а сверху опять надвигалась гроза. Черные тучи прочерчивали огненные стрелы, и два чувства боролись в груди бесстрашного горца: счастье от того, что он выжил, и стыд за то, что он сделал. Крал погонял Роршафа еще яростней, словно эта бешеная скачка могла действительно унести его от места его постыдного бегства. Уже давно бока и морда жеребца пенились, а хозяин все гнал его сквозь непроходимый лес.
Однако брошенные в доме друзья лежали тяжелым камнем на сердце горца. Да, пусть он оставил их, но перед этим он сделал все, что мог, чтобы дать им время выбраться из дома и уйти. Он сделал все, он рисковал жизнью.
Нет, сжималось его сердце, а горло душило то, что он в первый раз в жизни сказал неправду, солгал — , и солгал для того, чтобы просто-напросто спасти свою жизнь!
Крал сердито дернул поводья, Роршаф вздохнул, стряхнул с морды пену и перешел на спокойную рысь. Над их головами грохнул гром, словно сами небеса укоряли его во лжи, а секунду спустя полил дождь, хлеща горца, как плетью, по опущенному от позора лицу.
Никогда еще ни один человек его рода не произносил лжи ради своего спасения, а он, Крал, своим глупым языком опозорил теперь навеки не только себя, но и весь свой род. И теперь дорога в горы ему навсегда закрыта.
И навсегда потерянный для Родины и семьи, Крал подставил дождю свое воспаленное лицо.
По мере того как шипение кругом становилось все громче, Елена все крепче прижималась к кожаному камзолу Эррила. Что делать? За последний день она навидалась слишком много ужасов и потому сейчас хотела хотя бы просто ничего не видеть. На мгновение сверху раздался громовой раскат, и шипение ненадолго умолкло. Однако лишь замерли последние отзвуки грома, жуткий шум возобновился, леденя у путников кровь. Девушка одним глазом оторвалась от спасительной куртки и оглядела место, где они стояли. Откуда подбираются к ним зловещие тени?