- И что изменилось? - Лют снова задал вопрос, заставив меня сдержать рвавшиеся обвинения.
Человеком?
Да, я была человеком. И оставалось. И… и все равно они могли… не верю, что не было способов. Что я первый человек, в котором есть капля их крови.
Нет.
- Изменилось? – она чуть сморщила носик.
Прабабушка… вот интересно, если я назову её так, Мёдб обидится? Скорее всего… вечно прекрасная, неувядающая, пусть и бывшая, но королева детей Дану не может быть прабабушкой.
- Ты потребовала от Яны пойти за тобой. Ты собиралась забрать её. Что изменилось?
- Все просто, - Мёдб оскалилась, а я только обратила внимание, что зубы у нее совсем даже нечеловеческие. Заостренные и с длинными клыками. – Она перестала быть человеком. Кровь проснулась.
Не хватало мне…
- Дану?
- Не знаю. Но Священное древо слышало тебя. Хотя выглядишь ты все равно слишком по-человечески. Но мой сын, возможно, сумел бы исправить это.
- Не стоит, - я покачала головой и встала. – Лют прав. Вам не было дела до меня столько лет, пусть так все и остается. Но я помню тебя. И если у тебя возникнет желание поговорить со мной, то… сотовая связь у вас, как понимаю, тоже имеется?
- Конечно, - Мёдб не стала спорить, но вот улыбка её сделалась шире. – Я обязательно позвоню тебе. Или приеду в гости… ты же не будешь против?
Не знаю.
Не уверена…
- Где её похоронили?
- Кого?
- Твою подругу. Ту, которая…
Единственная осталась рядом с мамой, приняла её в дом свой, а потом и подарила этот дом. Она отдала мне силу, а с ней – и ту жизнь, которую я имею.
И если так, то этой женщине я обязана больше, чем всей новоявленной родне.
- Понятия не имею, - Мёдб потянулась, и фигура её рассыпалась золотой пылью. – Какое мне дело до того, что происходит с мертвыми людьми?
Глава 8
Глава 8Номер заказа 48623990, куплено на сайте Литнет
Когда мы все же вышли к деревне, солнце перевалило через высшую точку и тени на земле стали длиннее.
- Не обижайся на нее, - Лют снова первым нарушил затянувшееся молчание. – Дети Дану далеки от людей. И не столько по внешности и способностям, сколько по восприятию мира.
- Я и не обижаюсь, - я пожала плечами, поняв, что все-таки лгу. Обижаюсь. И еще как… хотя, если подумать здраво, то да, они действительно другие.
Совсем.
- Подозреваю, она сказала далеко не все. Но тут спросить больше не у кого, разве что потревожить твоего деда…
- Нет! – вот эта мысль мне совершенно точно не понравилась.
- И верно. Мёдб сама расскажет о тебе… или не расскажет. Зависит от того, насколько ей выгодно. Они вечно интригуют. Это даже не столько ради выгоды, сколько уж особенность такая… голос крови.
- Тогда стоит порадоваться, что во мне эта кровь помалкивает.
К чему-чему, а к интригам я никогда не имела способностей.
- А вот к дяде твоему заглянуть стоит.
- Зачем?
Говоря по правде, я склонялась к тому, чтобы просто уехать. Тихонько.
- Спросить, где похоронена та женщина. Даже если на церковном кладбище для нее не нашлось места, а скорее всего так и есть, он может знать.
И он знал.
Он уже облачился в рясу, которая сидела на нем, как ни странно… правильно? Так, как должно? Не знаю. Но что-то изменилось в фигуре Дмитрия, в нем самом.
Он не стал выше.
Серьезнее.
И лицо его, разделенное на две половины – интересно, смогла бы Цисковская исправить это разделение – словно светом наполнилось.
Чушь какая.
Просто солнце глаза слепит, вот и мерещится всякое.
- Да, знаю, - он кивнул и оперся на трость. – В Савлюково она. В райцентре. Это недалеко.
И снова вид виноватым сделался.
- Там гражданское кладбище, которое не в церковном ведении. Отец бы в жизни не позволил бы ведьме нераскаявшейся тут лежать, - Дмитрий кивнул на кладбище за церковью. – И сестру там же, в Савлюково, хоронили. Если подождете…
- Нет, - я покачала головой. – Извини, но…
- Понимаю, - он не обиделся.
А я?
Вот если бы он был как та старуха, склочным и злым, полубезумным, можно было бы просто откреститься от такой родни. Как с лесными людьми.
Я им не была нужна? И они мне теперь не особо. Встретились, поглядели друг на друга и разошлись к обоюдному удовольствию, чтобы снова не встречаться, но уже до конца жизни.
А он…
Он не будет настаивать на встречах. И семейные посиделки – это не про нас, даже если сбросить со счетов мою свихнувшуюся бабку. Но и уходить вот так, просто, неправильно. А обещать, что вернусь, нечестно.
И стоим мы.
Смотрим друг на друга. А в голове месиво… каша…
- Есть еще кое-что, - Дмитрий опирался на трость, и та была крепка, сделана из темного дерева, гладкого, лоснящегося. И на черном лаке его пальцы казались сероватыми. – От отца остались кое-какие заметки. Даже не столько от него. Наш предок, самый первый, летопись вел. Пытался во всяком случае. Потом после него тоже. Отец вон тоже, и дед. Правда, порядка в этом нет, записи лежали, что в подвале, что под крышей. Большею частью ерунда всякая, вроде примет или набросков проповедей. Старое и вовсе почти все сгорело или сгнило в тайнике. А позже уже и мыши помогали, и плесень. Я сам на это добро случайно наткнулся. Попросили для школьного музея глянуть, ну и вот… разбирать сел. И разбираю.