— Убийства?! — Констебль вскинулся. — У нас мирный поселок, дыра, хе-хе… Вам, конечно, глядя из Вижны, представляется, что дыра… у нас нет убийств, давно… несчастный случай был, девушка упала с лестницы…
— Эта девушка?
Мартин выложил на стол крупную фотографию тела на прозекторском столе; констебль глянул — и поспешно отвел глаза. Его круглые щеки сделались серыми.
— Эта? Вы точно помните? — Мартин выкладывал одно фото за другим, скоро весь стол оказался покрыт жуткими снимками. — Упала с лестницы? Точно? А в этом ракурсе?
Констебль задергался, будто на сковородке:
— Несчастный случай…
— Вряд ли счастливый. — Мартин выложил поверх снимков канцелярский документ. — По моему запросу тело было заново освидетельствовано, вот результат экспертизы — подлинный, а не тот, что вы нарисовали на коленке. Вы понимаете, констебль, что вы подставили коллег? Начальство? Думаете, вас будут покрывать?
И Мартин улыбнулся так, будто за спиной у него стояли комиссары всех провинций во главе с министром общественного порядка из Вижны и все смотрели на констебля, как на обгадившуюся собачонку. Эгле одобрительно кивнула.
— Я не понимаю, — пролепетал констебль, — чего вы от меня хотите… куратор. Я полагал, что Инквизиция занимается ведьмами…
— Погибшая была неинициированной ведьмой и состояла на учете. Ее насмерть забили камнями на центральной площади. Вы не сочли нужным открыть уголовное производство.
Констебль не знал, куда ему смотреть: его взгляд отталкивался от страшных снимков, ненадолго застревал на канцелярском документе, пускался блуждать по комнате, избегая Мартина, в ужасе шарахаясь от Эгле. В глазах отражалась страшная внутренняя работа: констебль пытался понять, не припрятан ли у Мартина в папке приказ о его отстранении или, того хуже, аресте.
— Там ведь было много людей, — мягко сказал Мартин. — Столько свидетелей… если начать их допрашивать, думаете, никто не проговорится? Никто не испугается, не захочет сотрудничать со следствием?
— Но… Вы же сами говорите, что людей было много! — Констебль наконец-то выбрал линию защиты. — Кого обвинять?! Сто человек? Кто бросал камень, кто не бросал… Кто в голову, кто в ногу… Как вы это определите? В конце концов, была же причина! Люди столько пережили! Где была Инквизиция, когда мы задыхались от дыма?! Где была Инквизиция, когда ведьмы издевались над нами, когда наших соседей чуть не убили рядом с родным поселком?!
Риторические вопросы придали ему сил, он ощутил себя борцом за правду и перешел в наступление:
— Где Инквизиция, я вас спрашиваю?! Люди защищают себя сами! Это самооборона! Если Инквизиция ничего не делает, если ведьмы творят что хотят, нам что, сидеть и ждать, пока нас подожгут в наших постелях?! Да? Этого вы хотите?!
— Ждите инспекцию из района, — небрежно сказал Мартин. — Завтра… или уже сегодня. И хорошо бы к тому времени дело об убийстве нашлось, а убийцам были вручены подозрения.
— Кому, сотне человек?!
— Восьмерым, — Мартин показал ему листок со списком. — Слова «Новая Инквизиция» вам что-нибудь говорят?
— Нет, — быстро сказал констебль. — Это потерпевшие, а не…
Он запнулся, быстро соображая, и на лбу у него каплями выступил пот. Он импульсивно приподнялся, потянулся, будто пытаясь отобрать у Мартина список; Мартин отвел руку. Констебль сдался, рухнул обратно на стул:
— Это потерпевшие. Ведьма напала на них. Послушайте, куратор…
— Я вам напомню, — сказал Мартин. — «Новая Инквизиция» — это когда люди, не имеющие к подлинной Инквизиции никакого отношения, устраивают самосуды над женщинами… над «глухими» ведьмами. Когда я говорю «глухими», я не имею в виду проблемы со слухом. Неинициированные ведьмы, они же «глухарки», не могут совершать то, в чем вы их обвиняете, они ничем не отличаются от обычных людей. Убитая, — он кивнул на фотографии, от которых констебль старательно отводил глаза, — не была инициирована и не совершала преступлений. Ее замучили без суда и без вины. Инквизиция считает своим долгом искоренять самосуды.
Он неторопливо поднялся, подошел к офисной копировальной машине у стены, открыл крышку, положил список с восемью фамилиями на стекло:
— А у вас есть выбор, констебль. — Теперь он говорил совсем другим голосом, мягко, почти по-дружески. — Вы еще можете оказаться в этом деле моим союзником, а не врагом. Или хотите все-таки врагом?
Констебль содрогнулся и мотнул головой, показывая, насколько такая мысль ему невыносима.