— Забудь, проехали… Это было, конечно, больно, но очень красиво. Я не смогу повторить… наверное. Не смогла бы. Мартин, кто я?!
Он убрал пули в карман, потянулся к ней и двумя ладонями провел по волосам, глядя с такой нежностью, что Эгле не выдержала и тоже подалась вперед, прижалась лицом к его колючей щеке, вздохнула, закрыла глаза и поверила, что ничего страшного больше никогда с ними не случится.
Щека Мартина сделалась очень жесткой, Эгле почувствовала разряды под кожей — потянуло мурашками, острыми, как швейные иголки.
— Как же я мог тебя так подставить, — сказал он шепотом.
Эгле отстранилась, вопросительно посмотрела ему в глаза:
— При чем тут ты?! Ты все делал правильно! Это они озверели совсем. Мы вернемся — с полицией, мы разберемся, мы никому ничего не простим. Мы заберем у них девчонку, и все у нее будет хорошо… И у нас все будет хорошо… — Она на секунду запнулась. — Март? Что с тобой?
— Мы получили ответ на вопрос, кто ты. — Он говорил явно через силу. — Два ответа, один очень хороший… другой очень плохой. Как я мог так тебя подставить…
— То есть я все-таки его убила?!
Он на секунду зажмурился, как человек, стоящий перед бездной:
— Не ты зарядила карабин. Не ты прицелилась и нажала на спуск. Нет, это не ты его убила. Но в инквизиторской практике «ведьмин самострел» — устойчивый термин, и это случается, когда колодец выше семидесяти…
— Но, Март, я ведь не хотела, — пробормотала Эгле, чувствуя, как немеют щеки. — Он был сволочь, но убивать его…
— Разумеется, ты не хотела убивать! Это природа действующей ведьмы, понимаешь, природа, которую изменить нельзя…
— То есть я все-таки. — Эгле нервно сглотнула, — я все-таки зря… «чистая» инициация… все мои мечты… А я просто убийца…
— Он стрелял в тебя, а не ты в него! — От Мартина резко потянуло морозом. — Любой суд бы тебя оправдал… не будь ты действующей ведьмой! Ты новое существо в этом мире, новое, небывалое, а мир… остался прежним!
Он замолчал, глубоко вдохнул и выдохнул. На секунду прикрыл глаза. Поток холода, идущий от него, ослабел.
— У Инквизиции есть протокол, отработанный веками, — сказал Мартин тоном ниже. — «Ведьмин самострел» — значит смертный приговор, но пока был мораторий, казнь заменяли пожизненным… А теперь моратория нет.
Сделалось очень тихо. Снаружи шелестел снег — тучи, потревоженные Эгле, заново сгустились и разразились снегопадом, и огромные хлопья летели вниз и несли в свете фар свои огромные серые тени и укладывались вместе с тенями на целину.
— Они уже знают, что ты в Ридне, что ты со мной, что ты действующая ведьма, — пробормотал Мартин. — Теперь еще узнают, на что ты способна.
— Кто?!
— Упыри, с которыми я сижу за одним столом. — Он растянул губы, получилось совершенно не весело. — Кураторы. Главы окружных инквизиций… Хоть бы телефонная связь прервалась в этой проклятой Тышке. Хоть бы столбы им завалило, чтобы констебль не дозвонился до своего регионального начальства. Но ведь дозвонится, дело времени…
— Мы должны сообщить Клавдию? — тихо спросила Эгле.
— Хороший вопрос. — Он смотрел на падающий снег. — По правилам — да, о чрезвычайном происшествии такого рода я должен немедленно доложить…
— И он… он разве нам не поможет?!
Мартин помолчал секунду. Эгле снова окоченела.
— Знаешь, — начал Мартин, — в детстве он меня никогда не ругал. Никогда. Но я всякий раз понимал, в чем накосячил, и старался исправить, искренне, чтобы он мог мной гордиться. Он был для меня… знаешь, такая фигура отца, что прямо головой в небо… А потом я стал его подчиненным.
— Жалеешь? — Эгле не успела придержать язык.
— Нет, — сказал он убежденно и снова нахмурился. — То есть не жалею о своем выборе. Но лучше бы мне не знать, кто он такой и каким может быть. Я очень его люблю. Но бывают моменты, вот как теперь…
— Ты, по-моему, немножко не в своем уме, — пробормотала Эгле. — Вспомни, что он сделал для Ивги…
— Для нее — да, — тихо сказал Мартин. — Если бы речь шла о маме, я был бы уверен, что он пойдет на все, чтобы ее защитить. Но речь о нас с тобой…
— Ты его сын!
— Я его подчиненный, который обгадился. А ты действующая ведьма. К Эгле Север он очень трогательно и тепло относится. Но ведьму, совершившую «самострел», может отправить на казнь — для ее же блага…
— Нет, — сказала Эгле дрогнувшим голосом. — Я не верю.
— Ты его не знаешь, — пробормотал Мартин. — Тридцать пять лет во главе Инквизиции — это необратимо.