– Фантастика, – все еще недоверчиво откликнулась Этта. – Возможно, мистификация.
– Объяснить необъяснимое может только ученый или фантаст. Стон ни то ни другое. Он делец. А какой делец будет платить по пять тысяч за мистификацию?
В глазах Этты я прочел сомнение, колебание и наконец решение. Любопытство победило.
– Только будем держаться вместе, – сказала она. – Вы чуточку впереди, я – сзади. И не давайте мне отклоняться влево.
ПО ДОРОГЕ В НЕВЕДОМОЕ. ЭТТА ФИН
После разговора с Берни я пожалела, что не рассказала ему все о себе. Перед трудной и, может быть, страшной дорогой в Неведомое мы должны лучше знать друг друга – тверже будет поддерживающая рука, яснее мысль. А я не рассказала ему, что я не англичанка и не американка по рождению, что отец мой жил в Германии и считал себя коренным немцем до тех пор, пока ревнители расовой чистоты не заставили его носить желтую звезду. Отца я не знаю – его застрелили в сорок втором году на улице охранники Кальтенбруннера, а родилась я несколько месяцев спустя уже в седьмом женском бараке Штудгофа, где содержались немки, не пожелавшие бросить мужей-неарийцев, и несколько десятков француженок и англичанок, застрявших в Германии до начала войны. «Враждебные иностранки» – так именовались они в списках концлагеря – помогли мне родиться, вырастили меня и выходили после смерти матери в сорок третьем году от заражения крови. К каким только ухищрениям ни прибегали они, часто подвергаясь смертельной опасности, чтобы сохранить в тайне мое существование от лагерной охраны, инспекторов и надсмотрщиков. Берлинская воровка Лотта, «капо» женского барака, была подкуплена, кормили меня все оптом, отдавая часть своего скудного лагерного пайка, англичанка-врач, хорошо говорившая по-немецки и потому допущенная на работу санитаркой в привилегированном госпитале для лагерного начальства, ухитрялась доставать молоко и нужные лекарства. И я все-таки выжила без солнечного света и свежего воздуха, ничего не видя, кроме барачных нар и никогда не мытого бетонного пола. Небо и солнце, трава и лес были для меня такими же атрибутами сказки, как эльфы и гномы, да и жизнь на свободе казалась такой же сказкой, какую рассказывают на ночь, чтобы видеть счастливые сны.
Эти годы я помню смутно – человек редко помнит свое раннее детство, как бы тяжело оно ни было. Знаю только по рассказам приемной матери, именно той англичанки-врача, которая сумела спасти меня от неминуемой дистрофии и которая после освобождения увезла меня с собой в Шеффильд. Так я стала англичанкой и по языку и по воспитанию, и все детство мое, восьмилетнее и десятилетнее, о котором человек всегда помнит, было типично английским. Потом мы перебрались в Канаду, жили в Австралии, а затем – уже без матери, которая вышла замуж в Аделаиде за местного скотовода, – я скорее по воле случая, чем по выбору, очутилась здесь в роли учительницы частной леймонтской школы. Обо всем этом я так и не успела рассказать Берни Янгу: слишком короткой была наша встреча перед дорогой.
Дорога началась неожиданно, через два часа после завтрака, у меня в комнате, где я читала старый французский роман. Посошок на дорогу предложил мне сам господин Стон, снизошедший до столь ничтожной личности, как я. Он, как и полагается господину, вошел без предупреждения, но с любезной улыбкой на синеватых губах и наполовину опорожненной бутылкой шампанского-очевидно, где-то она успела уже побывать. Молча, почти священнодействуя, он наполнил два бокала на столе и, заметив мой французский роман, сказал по-французски:
– Садитесь, мадемуазель. Разговор у нас напутственный.
Я удивленно присела.
– Вы удивлены, что я знаю французский? Старых международных бродяг обычно не стесняют языковые барьеры.
– Я удивляться не этому… – начала я привычно ломать язык.
– Может, будем разговаривать на вашем родном языке?
– Мой родной язык вам все равно неизвестен.
– Ну хотя бы биография вкратце.
– Зачем? Самое интересное для вас в моей биографии – это сердце справа.
– Допустим. А что же вас удивляет?
– То, что вы с Олимпа спустились ко мне.
– На Олимп пойдете вы. Хлебните шампанского – это подкрепит перед дорогой. Сейчас мы отвезем вас к энному столбу на Леймонтском шоссе.
– Одну? – спросила я.
– Не пугайтесь. Поедете с Берни Янгом. Подружитесь. Он наиболее интеллигентный из ваших спутников и потому наименее надежный в достижении цели. Он может усомниться в реальности увиденного и неразумно вообразить невообразимое. Мне же нужны трезво мыслящие, разумные исполнители. Такие, как вы.
Мне почему-то не понравился его комплимент.
– Значит, мне, разумной, опекать неразумного?
– Именно. Я убежден, что вы первая наполните свой саквояж. Янг, когда опомнится, сделает то же самое.
– А другие?
– За них я не боюсь. Это профессиональные авантюристы. Сделают все и вернутся. Не скрываю: путь труден и конец его может смутить.
Стон смотрел на меня чуть прищурясь, как смотрят на лошадь покупатели, словно прикидывая: не прогадать бы.
– Сейчас выезжать? – оборвала его я, не притронувшись к бокалу с шампанским.
Он понял и встал.
– Вас уже дожидаются у машины.
Машин было две, стоявших гуськом у внешних ворот виллы: старенький «форд», в котором уже восседали с пустыми чемода– нами Нидзевецкий и Гвоздь, сопровождаемые «парнишками» в выцветших джинсах и белых картузиках – один из них сидел за рулем, – и чуточку позади «мерседес» с шофером в таком же картузике. Берни Янг меланхолично стоял у открытой дверцы автомобиля. Он предупредительно пропустил меня и сел рядом, оставив переднее место для Стона.
Но Стон и не собирался ехать.
– Дополнительное условие, Берни, – сказал он, придержав открытую дверцу, – если у вас возникнут какиелибо гипотезы об увиденном, не обращайтесь с ними ни к ученым, ни к репортерам. Мы с Джакомо не любим газетной шумихи.
Захлопнув дверцу машины, он скрылся за оградой. А мы с Берни, так и не обменявшись впечатлениями, быстренько доехали до впервые увиденного мной «ведьмина столба», аккуратно обтесанного и нисколько не устрашающего. Он был обнесен чугунной кладбищенской оградой с массивной, запирающейся калиткой. Открыв ее, наш шофер, по-видимому старший из «парнишек», втолкнул нас по очереди за ограду и, не входя, произнес напутственно:
– Видите эту еле заметную туманную дымку в полуметре от столба? Смело шагайте в нее – и все.