– Да, – она кивнула, прижимая свою сумку к груди. – Что вы будете со мной делать?
– Лично я – ничего, – в голосе инквизитора ей померещилась укоризна. – Но если ты в течение недели не станешь на учет – тебя могут наказать. Общественными работами в компании подобных тебе, неинициированных, но в большинстве своем обозлившихся и несимпатичных. Зачем?..
– Вам-то что, – сказала она в стену. Тошнота подбиралась все выше – еще чуть-чуть, и разговор с инквизитором прервется самым непотребным образом.
– Куда ты пойдешь? Темной ночью, на шоссе?
Она дышала часто и глубоко. Ртом.
– Если... – каждое слово давалось с усилием. – Вы... предложите подвезти меня до города... то я откажусь.
– Зря, – констатировал инквизитор. – Но – дело твое... Иди.
Она забросила сумку на спину; тень ее походила на старого больного верблюда.
– Ивга.
Она подавила в себе желание обернуться; в ее опущенную руку скользнул жесткий картонный прямоугольник:
– Если возникнет надобность... А она-таки возникнет. Не побрезгуй, возьми и позвони. В конце концов, я Назара... помню вроде как с пеленок. Я к нему в какой-то степени привязан... Я смогу тебе помочь ради него. Не будем делать глупостей, да?
– Да, – сказала она хрипло.
Миновала калитку – калитку ее бывшего будущего дома!.. Прошла мимо дома соседей; на втором этаже из-за тонкой шторы интимно проглядывал ночник, и о чем-то вполголоса бормотал магнитофон. Вероятно, о вечной и верной любви.
Ивга подавила в себе очередной всплеск отчаяния; остановилась под фонарем, с усилием разжала намертво стиснутую, мокрую ладонь.
«Великий Инквизитор Клавдий Старж, Вижна. Дворец Инквизиции, приемная, телефоны... Домашний адрес: площадь Победного Штурма восемь, квартира четыре... Телефон...
Ивга сглотнула; с трудом скомкала немнущийся картон и засунула в щель между фонарным столбом и чьим-то вычурным забором.
На ладони остался красный прямоугольник воспаленной кожи. Будто от ожога.
Рейсовый автобус посетил ее на рассвете, когда она уже перестала ждать.
Продремав несколько часов на остановке, на жестком сидении пустого павильончика, она проснулась от холода и сплясала на влажном шоссе некое подобие зажигательной мамбы; жаль, что Назар не был свидетелем этой пляски отчаяния. Прыгая на скользкой дороге, Ивга молча высказала миру свое нелестное о нем мнение.
Так случилось, что она обессилела и согрелась одновременно; в этот самый момент судьба милостиво потрепала ее по щеке: из-за далекого поворота выглянул автобус, красный, как осенняя рябина.
В салоне было тепло, даже душно; по узкому коридору между мягких спинок и дремлющих людей Ивга пробралась в самый конец автобуса и уселась на пустующее сидение рядом с унылой женщиной, чье лицо до глаз утопало в отвороте теплого свитера.
Пожилой пассажир в кресле напротив шелестел газетой; заголовки были все какие-то безликие, бесформенные, ватные, Ивге бросилась в глаза одна только фраза: «И поскольку агрессивность любой ведьмы с годами нарастает...»
Пожилой пассажир перевернул газету, не позволяя Ивге приглядеться.
Женщина, сидевшая рядом, казалась крайне изможденной и, скорее всего, нездоровой; над широким воротом свитера смутно белел бескровный лоб, под редкими бровями устало мигали тусклые отрешенные глаза. Другим соседом Ивги был сладко дремлющий парень в куцей рыбацкой курточке, и огромные мосластые руки до половины вываливались из слишком коротких рукавов. Вот и все; Ивга закрыла глаза.
Ей тут же привиделось, что она спит на кровати Назара в его тесной городской квартирке; над демонстративно бедным и несколько безалаберным студенческим жилищем плывет, раздувая паруса, роскошный абажур в виде пиратского судна – Назар неделю любовался им в витрине антикварной лавки, а когда, наконец, явился покупать, за прилавком обнаружилась огненно-рыжая девушка с простоватым лицом и глазами веселой лисицы...
Ивга улыбалась во сне. Рука ее, вцепившаяся в подлокотник кресла, пребывала сейчас на жестком плече спящего Назара; парусник светился изнутри, и потому на всех предметах в этой тесной комнатушке лежали причудливые тени. Мягко покачивалась палуба...
Потом дрогнула и замерла; чем так просыпаться, лучше вообще никогда не смыкать глаз. Автобус стоял... и в тишине салона было что-то неестественное.
– Уважаемые пассажиры, служба «Чугайстер» приносит извинения за небольшое неудобство...
Ивга открыла глаза. Мосластый парень тоже проснулся и испуганно вытаращился на стоящих в проходе.
Их было трое, и им было тесно. Тот, что скороговоркой произносил давно заученную фразу, был жилист и сухощав; двух других Ивга не рассмотрела. На всех троих поверх облегающего черного костюма была небрежно накинута свободная жилетка из искусственного меха; у каждого на шее болталась на цепочке серебряная пластинка-удостоверение.
В салоне молчали. Ивга, внутренне сжавшись, опустила голову.
– Плановый досмотр, – вполголоса продолжал сухощавый. – Попрошу всех оставаться на своих местах... Лиц женского пола попрошу смотреть мне в глаза.
Ивга втянула голову в плечи.
Пластиковая дорожка на полу чуть поскрипывала под мягкими шагами сухощавого; двое его сотрудников следовали за ним на расстоянии метра. Что-то возмущенно сказала дородная женщина в первых рядах – чугайстры не удостоили ее ответом. Ивга слышала, как расслабляются, даже шутят те пассажиры, что остались у троицы за спиной; соседка Ивги, та, что в теплом свитере, утонула в воротнике по самую макушку.
Сухощавый остановился перед Ивгой. Ивга через силу подняла глаза – будто решаясь на тягостную, но необходимую медицинскую процедуру. Поймав ее затравленный взгляд, чугайстер хищно подался вперед, его глаза ухватили Ивгу и поволокли в невидимую, но ясно ощущаемую пропасть – но на полпути разочаровано бросили, будто мешок с тряпьем.