Аляповатый Костюм перевернул страницу. Мартин выгнул спину (дрянной пластиковый стул скрипнул под его тяжестью) и большими пальцами поправил ремень.
– Госсподи… – протянул он. – Пора завязывать с жареным беконом, жена мне все время твердит об этом. Итак, Тоби, расскажите нам про вечер пятницы. Начиная, допустим, с того момента, как вы ушли с работы.
– Я помню лишь какие-то обрывки, – неуверенно проговорил я.
И это еще слабо сказано, воспоминания я восстанавливал урывками в течение нескольких месяцев, тогда же мне порой казалось – в зависимости от того, давно ли я принимал обезболивающие, – будто я по-прежнему в колледже, перебрал на вечеринке в честь окончания учебного года в Тринити, свалился с памятника Эдмунду Бёрку у главного входа и ударился головой.
– Расскажите, что помните. Чем больше, тем лучше. Даже если вам покажется, что это не относится к делу. Налить вам еще воды? Или соку?
Я рассказал им, что помнил на тот момент: как сидел в пабе, как потом возвращался домой, как увидел в гостиной двух парней и как валялся на полу, – все это, разумеется, обрывками. Мартин слушал, сложив руки на животе, кивал, время от времени перебивал вопросом. Могу ли я описать кого-то из посетителей паба? Прохожих, которых встретил по пути домой? Не было ли у меня ощущения, будто кто-то идет за мной? Не околачивался ли кто поблизости, когда я открывал дверь подъезда? Телевизор за его спиной непрестанно плевался яркими, судорожно дергавшимися изображениями, мультяшные дети, вскидывавшие руки в танце, разухабистые ведущие с широко растянутыми глазами и ртами, девчушки с заученными ослепительными улыбками, как у кукол, которых они держали в руках. Аляповатый Костюм встряхнул ручку, почеркал с нажимом по бумаге и снова принялся писать.
Когда мы добрались до главного, вопросы стали настойчивее и детальнее. Могу ли я описать того чувака, который тянулся к телевизору? Рост, телосложение, цвет кожи, как был одет? Татуировки, шрамы? А тот, который взял мой ноутбук? Говорили ли они что-нибудь? Называли какие-то имена? Клички? Какой у них был акцент? Может, мне что-то запомнилось в их выговоре – шепелявили, заикались? Голоса у них были высокие или низкие?
Я рассказал, что помнил. Тип у телика был примерно одного роста со мной, то есть, получается, пять футов одиннадцать дюймов. Худой, с бледной кожей, в прыщах, на вид лет двадцати, во всяком случае, мне так показалось; в темном спортивном костюме, бейсболке, татуировок и шрамов я не заметил. Тот, что с ноутбуком, был чуть пониже и, кажется, поплотнее, тоже белый, судя по его осанке, чуть старше, лет двадцати пяти, в темном спортивном костюме и бейсболке; шрамов и татуировок я не увидел. Нет, цвет волос не разглядел из-за бейсболок. Нет, бород и усов тоже не видел, они натянули воротники до носа. Нет, вроде бы никаких имен не называли. Выговор у обоих был дублинский, особенностей дикции никаких не помню. Нет, на сто процентов не поручусь (каждый вопрос Мартин задавал по два-три раза, чуть меняя формулировку, так что в конце концов я запутался, что помню, а что присочинил для ответа), но процентов на пятьдесят уверен… или на восемьдесят? на семьдесят?
Я понемногу терял нить разговора. Обсуждать ту ночь оказалось для меня непросто не столько психологически, сколько физически: бесконечно и гадко сводило живот, горло сдавливало все сильнее, ладонь и колено дергались, как от тика. Действие обезболивающих заканчивалось. Краски в телевизоре становились резче, голоса детективов и мой собственный царапали изнутри череп. Слабость и тошнота нарастали с каждой секундой, и я мечтал лишь об одном: чтобы это поскорее закончилось.
Мартин, должно быть, заметил мое состояние.
– Ладно. – Он выпрямился на стуле и оглянулся на своего напарника. – На сегодня достаточно. Для начала хватит. Отлично, Тоби.
– Ну вот, а вы боялись, что мало помните. – Второй детектив закрыл блокнот и сунул в карман пиджака. – Куча народу и того рассказать не может, хотя их никто по башке не бил. А вы молодец.
– Точно, – ответил я. Сознание мерцало; единственное, чего мне хотелось, – продержаться до их ухода. – Это хорошо.
Мартин встал, снова выгнул спину, схватился за поясницу.
– Господи боже мой, до чего ж неудобный стул. Еще чуть-чуть – и лежать бы мне в соседней палате. Доктор говорил, вас выпишут на той неделе, так? (Я впервые об этом слышал.) Осмотрите квартиру, если что-то пропало или, наоборот, появилось что-то, чего быть не должно, дайте нам знать, договорились?
– Ага. Хорошо.
– Вот и замечательно. Если до той поры что-то прояснится, мы вам сообщим. – Он протянул мне руку: – Спасибо, Тоби. Мы понимаем, что вам было непросто с нами общаться.