— Мало мне было твоей матери, как все на неё наговаривали, даже выгнать из деревни хотели. И на тебя потом косо смотрели, хорошо — позабылось всё. И у Алёны отец тоже «из этих», — он многозначительно поднял брови, — не просто так они с Тимуром сошлись. С детства ведь неразлучны. В нём твоя кровь играет, в ней — отцовская. Из всех деревни только друг на друга и смотрели всю жизнь.
Мать Тимура молчала, видя правоту в словах мужа.
— Ты как хочешь, а девка пусть отдельно живёт, — закончил муж. — Таким, как она, привычно это.
Женщина согласно кивнула и пошла говорить Алёне, что пора той в свой дом возвращаться.
— Я тебе говорила, что могу тебя принять только до возвращения мужа, — сказала она невестке. — Он здесь хозяин, как велит, так и делаю.
Алёна слушала её, еле сдерживая слёзы. Возвращаться в старый дом, мимо которого ей теперь даже ходить было страшно, ей совсем не хотелось. Но и деваться было некуда — дочь ма́лёнькая, образование не закончено. Куда она из деревни уедет? Кто её на работу возьмёт…
— Позвольте мне привести тот дом в порядок, — попросила она, — помыть, проветрить — как я туда с ребёнком вернусь?
— Хорошо, неделя у тебя есть. А больше муж не позволит, — согласилась свекровь. — Скажи спасибо, что деньги тебе давать разрешает. А то на что бы ты жила? А я тебе с огорода всё давать продолжу, ведь дитя твоё — нам родное.
И пошла Алёна собираться в свой старый дом.
Глава 8. Снова в старом доме
В первый день Алёна с трудом добралась до крыльца своего дома. Весна хоть и вступила в свои права, но весь двор был зава́лен талым снегом, в котором девушка проваливалась. Последний раз она была здесь поздней осенью, после родов, когда собирала вещи для переезда к свекрови.
Почистила Алёна дорожку к своему дому, зашла внутрь — и таким холодом на неё повеяло, будто за зиму мороз каждую доску пропитал, всё внутри заледенил.
Даже печь разгораться не хотела, не брал огонь сырые дрова. Сколько газет Алёна извела, а всё без толку. Решила на завтра вернуться с сухими дровами из дома свёкров.
Так несколько дней ходила она, протапливала дом, пыль убирала, гарь от печи да посуды отмывала.
Наконец запаслась продуктами из погреба родителей Тимура и съехала от них с дочкой.
Первую ночь совсем не спала. Хоть в доме было жарко натоплено, но сырость не хотела покидать эти стены. Казалось Алёне, что матрас весь мокрый. Хорошо, что дочка спала в перевезённой кроватке под сухим одеялом, за неё девушка не беспокоилась, а сама переодевалась несколько раз за ночь, так как бельё становилось сырым.
А в темноте комнаты ей мерещилось какое-то движение, будто шаркает кто по полу, посуду в шкафу двигает, смотрит на неё глазами большими.
Поднималась Алёна на кровати, осматривалась, да ничего не видела. Даже лампу включённой оставила, чтобы меньше бояться. Но как в сон проваливалась — сразу звуки появлялись.
Утром проснулась вся измотанная, восхода солнышка еле дождалась. А дочь, наоборот, прекрасно выспалась, будто легче ей здесь было, чем в доме у бабушки. Танюшка была радостная, улыбчивая, ручки к матери тянула. Отлегло у Алёны от сердца.
— Ради тебя я всё выдержу, со всем справлюсь, — сказала она дочери.
И стали они дом заново обживать, у сырости отвоёвывать. А как весна за окном расцвела, прогрелись наконец стены, просохли матрасы, и жить стало лучше. Будто и не было зимы снежной, родов трудных. Словно так и жили они с дочерью в этих стенах — сначала в одном теле, теперь в двух.
Смотрела Алёна на радующегося жизни ребёнка, на природу оживающую и о себе думала.
— Когда же моё сердце оживёт? — шептала она себе под нос. — Когда милый вернётся и к груди прижмёт? Увидит ли Танюшка отца родного, или так и суждено нам с ней одним век коротать?
Так и не было вестей от Тимура, уже больше года о нём ничего неизвестно. Жила Алёна одна, никого в гости не звала и сама ни к кому, кроме свёкров, не ходила.
Деревенские сплетницы продолжали смотреть на Алёну с укором, но вместе с тем в их глазах чувствовался страх. Не трогали они девушку, но и не помогали.
А Алёне некогда было о них думать. Оставшись одна в доме, поняла, насколько легче было вдвоём со свекровью справляться. Теперь Алёна и печь сама топила, и воду носила, и еду готовила, и за ребёнком следила.
А дочка, как ползать начала, всё норовила подальше заползти, к горячему да острому прикоснуться. Несколько раз в самый последний момент Алёна её от беды спасала.
Тяжело жилось им без Тимура, продукты его родители давали. Немного, правда, но чтобы голодными не быть, хватало, а денег совсем не было.