К утру стало лучше, жар спал, остались сильная слабость в теле и туман в голове. Свекровь отправила Алёну спать в дальнюю комнату, а сама занялась детьми.
В середине дня женщина сходила к священнику и сказала ему, что девушка слаба и не может пока ходить на службы.
— Глубоко в неё темнота зашла, — был ответ, — но с Божьей помощью избавится.
— Вы же знаете, что Алёну моя мать перед смертью к себе призвала, — ответила женщина, — как она от этого избавится?
— Но ты же избежала колдовского наследия? — спросил священник, пристально глядя на прихожанку. — Обрядов не творишь, заговоры не читаешь, травки не сушишь… верно говорю, или обманываешь меня?
— Верно, — испуганно подтвердила женщина, — но меня мать своей преемницей не назначала, говорила — внучку ждёт. А я дочерей к ней не пускала, строго-настрого запретила им у бабушки появляться. А Алёна с Тимуром часто к моей матери ходили, помогали они ей. Та Алёне свой дар перед смертью и передала. Алёна хоть и не по родству, но по крови ей подошла, у неё ведь отец из лесных.
— Нельзя было так поступать! — строго проговорил священник. — Алёна девушка добрая, хорошая. Мать её в юности ошибку совершила, так уже расплатилась сполна, и дочь от этого хлебнула. А к ведьме её пускать было никак нельзя. У Алёны родная кровь взыграла, лесные ведь все друг другу родственники. Недаром они наших девушек одурманивают, чтоб род разбавить.
— Я хотела как лучше, — оправдывалась мать Тимура, — думала, что раз Алёна не родная внучка, не сможет моя мать ей свой дар передать.
— Теперь о другом надо думать, — услышала она в ответ, — пусть Алёна поправляется и приходит ко мне, сорок дней свой отсчёт начали. Если мы за этот период сможем её из лап бесовских вытащить — то всё хорошо будет. Пусть дома читает молитвы, я скажу, какие. А как выздоровеет — жду её.
Свекровь всё передала Алёне, кроме разговора о своей матери. Девушка взяла из её рук старинный молитвослов, что передал священник. Книга была старинная, но не такая, по которой Алёна училась травничеству.
От прикосновения к сборнику молитв девушку обдало волной. И захотелось отбросить книгу. Алёна вся задрожала. Но мужественно открыла страницу, где священник оставил закладку, и начала читать. Сначала не шли слова, путались буквы перед глазами, слабели руки.
Текст молитвы девушке был непонятен. Как и то, что надо было называть себя рабой Божьей. Не складывалось в голове Алёны, почему для любящего отца небесного она — раба.
Но раз сказано было священником читать молитвы утром и вечером, то делала девушка это исправно, старалась искренне произносить всё написанное и скоро привыкла.
Молилась по часу утром и вечером, потом шла помогать свекрови. Вроде хорошо себя чувствовала, но сил почему-то не было. И радости не было: ни белый снег, ни день рождения дочери не наполняли сердце теплом. Лишь обнимая Танюшку по ночам, вспоминала Алёна, что такое тепло в груди, но это чувство быстро исчезало.
Начала она в церковь на службы да причастия ходить. Сначала коченела вся, без движения стоя. Потом привыкла, начала к песнопению прислушиваться, иконостас старенький изучать.
Смотрели на неё прихожане с удивлением, опять сплетни по деревне поползли, что отмаливает Алёна свои прегрешения, но девушка не обращала внимания.
После службы священник подолгу разговаривал с ней о вере, о бесах, что пытаются сбить с пути истинного. Жители, видя их беседы, стали лучше относиться к девушке.
А Алёна будто потеряла половину себя, чувствовать перестала. И чем больше молитвы читала, тем меньше себя понимала. Раньше она на расстоянии ощущать могла, настроение других улавливать, даже сказать, о чём человек думает. А сейчас как отрезало, стала Алёна нечувствительной.
И что удивительно, только она себя потеряла, как стали к ней люди лучше относиться, будто она теперь такая же, как они.
Алёне всё чаще казалось, будто это не она живёт, растит дочь, ходит на службы в церковь чаще, чем кто-либо из деревни, а какая-то незнакомая ей девушка. Даже Танюшу она воспринимала отдельно от себя, хотя раньше чувствовала неразрывную связь с дочерью.
На службах у Алёны кружилась голова, она теряла нить происходящего и улетала мыслями далеко от холодных стен и заунывного песнопения. Зачем она продолжает ходить — девушка и сама не знала. Священник обещал, что исцелит её душу, если она будет следовать его указаниям. Вот она и приходила изо дня в день.
«Откуда он знает, что надо моей душе? — порой думала Алёна. — Если я сама этого не знаю».
Но не противилась. Внутри неё поселилось равнодушие к происходящему в жизни. Раньше ей были свойственны страсть, желание чего-то достичь, но сейчас это улетучилось.