И вот теперь, идя по деревне в направлении своего старого дома, Алёна чувствовала тревогу. Она изо всех сил старалась заглушить это чувство, не понимая, что её беспокоит.
Дойдя до дома, где они жили с Тимуром, девушка остановилась. Ноги не несли её дальше. Алёне казалось, что если она зайдёт внутрь, то всё начнётся сначала. Всё то, что она заглушала в себе почти полгода. И ведь смогла почти забыть томление и предчувствие, тонкое восприятие мира и любовь к природе. Свои травы и ночные видения. Отрешиться от них, вычеркнуть из памяти и заклеймить греховными.
Она вдруг вспомнила, как счастлива была прошлым летом, когда, взяв дочь на руки, шла с ней по залитому солнцем полю и собирала луговые цветы…
Воспоминание мелькнуло и пропало, сменившись видом красных нитей её браслета, лежавших на ледяном полу.
Уняв накатившую дрожь, Алёна смело шагнула за ворота. Её встретили мягкая весенняя земля и промёрзший за зиму дом, и неожиданно она ощутила себя живой. Впервые за долгое время её захотелось глубоко вдохнуть.
Втянув в себя воздух, она сильно закашлялась. Будто внутри за это время скопился пепел, который мешал дышать и жить.
Стоя посреди старого дома, Алёна не замечала холода. Последние полгода такие неудобства как холод, усталость или болезнь не воспринимались ею. Своему телу она сказала работать и не жаловаться.
Но вот сдержать неожиданно возникший кашель Алёна не смогла. Сначала ей показалось, что это от спёртого воздуха дома и царящей вокруг сырости, но даже выйдя на улицу, девушка не могла остановиться.
Когда у неё уже не было сил сотрясать грудную клетку, и стало не хватать воздуха, она глубоко вдохнула и заметила, как спазм начал спадать, и до самых кончиков пальцев разлилось тепло весенних дней.
И так хорошо стало, Алёна даже услышала перекличку птиц, доносившуюся из леса. А подняв глаза, удивилась голубизне апрельского неба. С удовольствием вновь втянула в себя свежий воздух, будто давно не дышала им.
Решительно войдя в дом, она подошла к промёрзшей за зиму печке и прикоснулась к своим мешочкам с травами. Они были сырыми и холодными на ощупь, но внутри них ощущалось тепло. Тепло её души, которая была вложена в эти сборы.
И наконец она начала чувствовать холод озябшего дома. Мурашки волной прокатились по её телу, забрались под тёплое пальто и в рукавицы. Алёна удивлялась своим ощущениям. С тех пор как она попала в метель, возвращаясь из церкви, она долго не могла отогреться и не чувствовала пальцев рук и ног — и так привыкла, что вообще перестала замечать холод.
И теперь, вновь обретая своё тело, Алёна не понимала, что это всё — она. Руки и ноги немели, будто она отлежала их. Она встряхивала ими, сжимала пальцы. Чтобы немного отогреться, решила растопить печь, а уже потом собирать свои вещи.
Печь не разгоралась.
«Вроде на чердаке были старые газеты», — вспомнилось Алёне.
Она поднялась наверх по знакомой лестнице. Свет из небольшого окна заливал разбросанные под ногами вещи. Алёна вспомнила, как осенью быстро спускалась отсюда и бежала в сторону горящего магазина. И почему-то винила себя в происходящем.
Найдя стопку газет, она уже думала спуститься, но взгляд упал на два сундука, что стояли в самом дальнем углу. Аккуратно ступая, чтобы не провалиться между подгнивших досок, Алёна подошла к сундукам. С внутренней дрожью дотронулась до их запылённой поверхности.
Пыль полетела в стороны, и Алёна вновь закашлялась. Потом попыталась поднять крышку сундука, но получилось это не с первого раза. Наконец она поднялась и отвалилась назад с сильным стуком, подняв ещё ворох пыли.
Заглянув внутрь, девушка увидела какие-то палочки, камешки, небольшие отрезы ткани, напоминающие скатерти с вышитыми на них символами. Также там были мешочки с травами, порошки, глиняные фигурки.
На самом дне лежало несколько книг. Они были похожи на те, что Алёна читала раньше, только почерк был другим: более размашистым и неаккуратным. И язык записей был обычным: не было старинных букв и символов, что встречались прежде.
Быстро пролистав найденные книги, Алёна поняла, что это записи бабушки Тимура, так как между описаниями обрядов встречались её мысли о дочке, внуках и даже самой Алёне.
«Внучок мой, Тимур, — писала ушедшая, — продолжает общаться с девчонкой из лесных. Она о том не ведает, но я чувствую внутри неё силу. Не такая эта девка, как все. Может, ей передать? Девочек-то родных ко мне не пускают. Кого мне в преемницы брать? Не будет мне покоя, пока не передам дар».