Все наши недовольны были, что ушёл я, ведь на одного мужика в деревне меньше стало. Мужицкий труд на вес золота, когда на своём хозяйстве живёшь. Но я был готов пойти против наших правил ради твоей матери, а всё зря…»
Степан опять покачал головой и ударил кулаком по воздуху. Алёна молчала, она впитывала долгожданные сведения о своих родных и никак не могла поверить, что такие чувства и готовность к преодолению, какие были у её родителей, закончились плохо.
«Маша всегда была недовольна, когда я уезжал, говорила, что я должен быть с ней и ребёнком, а не ездить в лес. Но я не мог оставить мать без помощи. Она одна, отца давно уже не было.
И начали мы понемногу с женой ссориться, то я уставший с работы приду, то она с тобой намается, то уеду я на два дня, приезжаю, а мне никто не рад. Маша скандалила, да так, что бабка, у которой мы жили, сказала, что выселит нас, если голосить будем.
Ты-то на удивление спокойная росла, а вот Маша с каждым днём всё больше расходилась. Обвиняла меня в том, что из-за меня со своей роднёй поссорилась, теперь помощи попросить не у кого, а жизни городской она не увидела: угол чужой да вечная экономия. А я вот своих не бросил.
— Так матушка моя тебя не гонит, — отвечал я жене, — наоборот, привечает. К себе в гости каждый раз зовёт, с внучкой нянчиться готова, гостинцы для вас собирает, а ты не едешь и нос от её пирогов воротишь. А они с душой сделаны, всё лучшее в них положено.
Но Маша ещё больше обижалась и замыкалась в себе. Она хотела в большой город, хотела интересной жизни, свою квартиру, по выходным ходить куда-то, а всё было не так. Мы сводили концы с концами, но о переезде в большой город речи уже не шло. Мы видели, что не потянем.
Однажды бабке, у которой мы снимали угол, надоели наши скандалы, и она нас выгнала. А на улице зима, снег, с ребёнком в мороз не заночуешь нигде. Мне на смену с утра. Поменяться никак не мог, строго всё. Дал я Маше денег, сказал домой ехать, что приеду завтра, отведу её к своей матери. А потом вернусь в город, другое жильё найду и вновь заберу вас.
А Машка с тобой уехала и больше меня на порог не пустила. На следующий день я после работы в деревню приехал, а она ко мне не выходит. И тебя не даёт увидеть. Её родные говорят, чтоб больше не приходил, что не хочет Маша меня видеть.
Понять я не мог, что с ней случилось. Ходил вокруг забора, кричал, звал, просил выйти поговорить. Но тогда так и не увидел. Пошёл к своей матери, всё ей рассказал.
Поохала она, ответила, что чуяла, что так будет, не сберегли мы чувства, и теперь маяться будем. Так и вышло. Маша потом разрешила мне тебя видеть и брать к себе. Но на примирение не шла, хотя видел я, что худо ей дома. Но гордая была она, не хотела своей слабости показывать, думала, что справится, да не справилась.
Не могла она смириться, что все мечты наши прахом пошли. Ничего не получилось, а может, времени не хватило. Я ей говорил, что надо подождать, ты подрастёшь, легче станет, она на работу хорошую выйдет, вдвоём сдюжим. Но она была так вымотана и разочарована, что не стала слушать.
Приду порой за тобой, посмотрю в её глаза и вижу, что молят они: забери! Подхожу, руку протягиваю, говорю:
— Давай уедем! Бери Алёнку и пошли, я всё для тебя сделаю.
А она губы поджимает.
— А ты опять к матери ездить будешь? — спрашивает.
— А как же я её брошу? — отвечаю я. — Старенькая она, меня одна вырастила, помогать ей надо. Давай вместе ездить.
— Не хочу я в лесу сидеть, — говорит.
— Так зачем за меня шла? Ты ведь знала, кто я.
— Ты обещал меня в город увезти, от жизни деревенской избавить, — отвечает Маша.
— Так мы и уехали, я работаю, смены дополнительные беру, но жизнь-то не сразу складывается, мне вот только комнату в общежитие дали, — отвечаю я. — Приезжай, Алёну в сад отдадим, для тебя работа на заводе найдётся.
А Маша отвернётся и уйдёт. Так и не примирились мы. А потом она вообще еду выбрасывать стала, одежду, что моя мама для тебя шила, рвать. Понял я, что голова у неё помутилась, а сделать ничего не мог.
А после ночи с факелами я совсем перестал показываться в деревне, опасно стало. Жил полностью в городе, а матушку навещать по другой дороге ездил. Лес-то большой, тропинок много.
Может, и неправ я был, что не подошёл к тебе, когда ты подросла. Но пугать тебя не хотел. Ждал, пока постарше станешь, сама решать сможешь. А ты выросла, и вон как всё закрутилось».
Степан закончил свой рассказ и посмотрел на Алёну.
Она слушала и не шевелилась. Мать на самом деле была со странностями, но девочка списывала это на её характер, а теперь поняла, что и спилась мама из-за невозможности видеть реальную жизнь. Сначала она в свои фантазии сбегала, а потом стала к бутылке прикладываться.