Алёна поговорила с хозяйкой квартиры Галиной: она уже рассказывала ей о происходящем с отцом, и женщина очень сочувствовала людям, попавшим под каток безнаказанного произвола. И когда Степан с Евдокией появились на пороге, разрешила остаться у себя на некоторое время.
Евдокия легла в комнате Алёны и Танюшки, а Степану постелили на кухне.
Прибывшие хотели на следующий же день искать себе съёмное жильё: они рассчитывали на те накопления, которые успели сделать за свою жизнь. Но цены стремительно росли, а деньги обесценивались.
Утром Алёна ушла на работу, Танюшка в школу, а Евдокия со Степаном и хозяйкой квартиры решали, что делать дальше. Галина была одного с прибывшими возраста и понимала, в каком состоянии они находятся.
Она обещала поспрашивать у своих знакомых в доме, кто готов сдать угол. Евдокию согласилась приютить одна старушка, которой тяжело было жить одной, а дети её не навещали.
Степану же Галина предложила остаться в своей квартире. Она сказала, что ей будет спокойнее, если в доме будет жить мужчина, потому что времена тяжёлые, по району уже промышляли грабители. Даже в магазин ходить одной было страшно.
Так и остался отец Алёны с ними жить. Спал в комнате дочери, отводил и забирал Танюшку в школу, занимался с ней по вечерам. Работал сутками, в свободное время помогал Галине что-то подремонтировать.
И стали они все городскими жителями. Но сердце всё равно болело и тосковало об оставленных домах, о деревьях, что больше не возвышались вокруг них, о спокойной и размеренной жизни, что текла в лесу.
Спустя некоторое время они приехали посмотреть, что осталось на месте их домов.
Их встретила вырубленная поляна, с пнями и щепками. Дома были разграблены: стекла выбиты, частично пова́лёны стены, внутри, куда можно было заглянуть — разбросаны вещи. Смотреть на это без слёз было невозможно.
Степан прижал руку к груди и опустился на пенёк от свежесрубленного дерева. Алёна обняла отца, еле сдерживая слёзы. Разруха, царившая вокруг, была отражением того, что творилось в стране.
Евдокия с опаской заглянула в свой дом. Он сохранился лучше всех. Стены были целы, но внутри всё было перевёрнуто вверх дном: посуда побита, резные полочки и другие предметы, заботливо вырезанные её мужем, — оторваны и поломаны.
— Кому было надо всё громить? — недоумевала подошедшая Алёна.
— Это злость у людей внутри, и выхода ей нет, вот и срываются, — ответила Евдокия, автоматическим движением поднимая табуретку, — разрушили здесь всё, разгромили, что другому дорого, — и им на время легче стало.
Девушка чувствовала, как ведунье тяжело смотреть на свой разрушенный дом. На все вещи и предметы, с такой любовью изготовленные когда-то.
— Вот и закончилась эта страница моей жизни, — сказала ведунья, — не думала я, что вот так всё кончится. Видела, что перееду, что пустота здесь будет, но чтобы так — не представляла.
Алёна обняла её и заметила, что женщина еле сдерживает слёзы.
— Всё, что я любила и берегла, здесь осталось, — проговорила она, — вся моя память о муже и дочери.
Женщина взяла в руки обломки резных ободков, полочек и других предметов, которые делал её муж. Перевезти в город они смогли лишь несколько вещей, ставить их там всё равно было некуда.
Алёна смотрела и вспоминала, в каком тяжёлом состоянии сама пришла сюда, как помогли ей эти люди и само место. Вспомнила ритуальную поляну, на которой освободилась от дурного наследия. А сейчас, сколько хватало взгляда, высились пеньки, и от поляны, скорее всего, тоже ничего не осталось. Вдалеке виднелись дома её родной деревни.
«Местные, наверное, радуются, что здесь ничего не осталось», — подумала она.
И хотя девушка провела здесь мало времени, ей было до боли жаль, что так произошло с местом её исцеления.
«Если бы не Евдокия и её знания, не те спокойствие и размеренность, что царили здесь, я бы, может, и не поправилась, — подумала она, — а теперь здесь всё разграблено».
В дом Евдокии вошёл Степан, осмотрелся кругом.
— От моего дома и такого не осталось, — сказал он. — Пойдёмте отсюда, тяжело, будто вся жизнь оборвалась.
Взяли несколько вещей, что нашли нетронутыми, и пошли в обратный путь.
Возвращались молча. Было непривычно идти не среди густого леса, а в окружении торчащих пеньков да срубленных веток. Старых тропинок не было, шли по следам техники, на которой вывозили лес.
Танюшка ждала их дома вместе с Галиной. Женщина очень привязалась к девочке и наравне со Степаном занималась с ней. Брать ребёнка с собой на место лесной деревни Алёна не рискнула, хотя девочка очень просилась. По лицам вошедших Галина сразу поняла, что всё ещё хуже, чем они думали. Возвращаться людям было некуда.