***
У меня остался только один человек, чья судьба мне не безразлична — мама. Вот с ней и поговорю, перед остальными отчитываться не собираюсь. Оставить записку и уйти я не могла, но не так хотелось избежать семейной сцены! Просто исчезнуть навсегда и все. Я оттягивала решающий момент, потому что стало страшно. А если мне устроят безобразный скандал? Прежде чем сказать, что ухожу несколько раз приоткрывала губы, чтобы произнести слова, но голос перестал слушаться.
Наконец, силой воли заставила себя сказать:
— Я решила уйти жить в тот дом.
Реакция последовала незамедлительно:
— Зачем?.. — гневный вопрос заставил меня вздрогнуть.
— Мне лучше уйти.
— Не тебе решать что лучше!..
Боль от пощечины заглушила следующие слова. Прижав руку к щеке, повторила:
— Я уйду сейчас.
— Стой! Ты не можешь!.. — Маленькая ладонь сомкнулась на моем плече.
— Дай мне уйти. Тебе больше не нужна прислуга.
Хватка ослабла.
— Ну и убирайся!.. Никогда не возвращайся!.. Никогда!.. Ты слышишь? Я не хочу тебя видеть. Убирайся!..
— Как пожелаешь, я не вернусь.
Не хочу сказать, что мне больно. Били и сильнее, но в душе, что-то отчаянно сжалось. Ожидать, что она скажет мне: «спасибо» за все, что мной сделано глупо. Мне не хотелось расстаться так.
***
В темноте просторной комнаты я лежала, не смыкая воспаленных глаз. Сон не шел ко мне, будто бы из вредности. А как было бы хорошо уснуть — забыть обо всем и почувствовать себя счастливой!
Сказанные со зла слова, о том, что я была прислугой в ее доме, глубоко задели меня саму. Все больше мне казалось, что это действительно так. Кроме того память словно издеваясь надо мной, подкидывала одно за другим воспоминания о «счастливых днях» в родном доме.
Когда с нами еще жил отец, каждую неделю приходили гости. В то время мне и сделали загородку в зале. Если в квартире находился кто-то посторонний, мне запрещали выходить оттуда. Из большой ярко-освещенной комнаты слышались смех и обрывки разговоров, а я должна была сидеть в темноте и делать вид, что сплю. Нельзя было включать лампу, чтобы играть, нельзя ходить по комнате. Я смутно помню мучительные часы ожидания тишины. Однажды у меня болело горло, и хотелось выпить теплой воды. Отворив дверь, шагнула в коридор. Свет ослепил меня, и вскоре я столкнулась с каким-то человеком.
«Так малышка не спит!» — сказал он.
Сейчас же пришел отец, он не ударил меня, а спокойно спросил: «Не хочешь сидеть в своей комнате?..». После отнес меня обратно. Горло першило, и на глазах выступили слезы. Я просила воды, но он не слушал. Оглядевшись по сторонам, подвел меня к батарее и начал привязывать. Сразу стало жарко. Я плакала, просила о чем-то, обещала, что больше никогда не выйду без спроса. Вскоре он оставил меня. «Теперь точно спит», — услышала я из коридора.
Прикосновение горячего металла казалось пыткой, выгнувшись, старалась отодвинуться как можно дальше от него. Потом онемевшее тело стало болеть. Обо мне вспомнили только под утро и все-таки дали воды, к тому моменту мне все было безразлично. С тех пор мне иногда снятся кошмары, а вместо родителя вижу демона.
Я не помню, когда отец оставил семью. Несколько раз мы виделись, но я была безразличной, чтобы забыть о его грубости. Как-то раз спросила, почему он ненавидит меня. Ведь разве станешь мучить того, к кому не чувствуешь злости?.. Он ответил, что любил меня и заботился, а потом начал перечислять свои заслуги. А то, что так обращался со мной это — «ничего страшного». К тому же это было не каждый день.
Тогда я задумалась, а может, и правда нет «ничего страшного» в бессонной ночи, проведенной на полу, в связанных руках и пересохшем горле? Для него — это незначительный эпизод «счастливой жизни в семье», а для меня личный ад.
По закону отец имел право общаться со мной после развода, и вскоре эти встречи прекратились, потому что я старалась всеми способами избегать его.
Время от времени задавала себе вопрос: «Интересно, а если мое лицо не было бы изуродовано, он был бы добр ко мне? Да и остальные люди? Могла ли моя жизнь сложиться иначе?».
Но сейчас-то какое мне до этого дело? Первое место для меня раз и навсегда занял колдовской дар, поэтому потребность в любви и понимании медленно умирала. В один прекрасный день я буду способна любить лишь свое искусство, а оно не причинит боли, не оскорбит и не предаст.