«Призрачно все в этом мире бушующем…»
Разве то же прошлое – не призрачно, как то же будущее, и, если прошлое имеет свои очертания, то будущее туманно и непонятно.
Призраки прошлого ощутимы и – порой – невыносимы, а призраки будущего тревожат своей неопределенностью, и только интуиция – эта мать информации – позволяет порой считывать будущее, представляясь в неясных образах, попробуй разгадай эти знаки. Нужно быть уверенным в себе, как пуленепробиваемый Дмитрий Быков, излагающий истину в последней инстанции, чтобы радужно оценивать собственные перспективы. Хотя язык будущего, скорее, непонятен, как современный «русский суржик», бессмысленный и беспощадный. Хотя и – возможно – небезынтересный порой. Поди знай, к примеру, что слово «выпилиться», согласно нынешнему новоязу, обозначает «выйти из игры, уйти», а иногда и – «совершить самоубийство», а «селфхарм» – это причинение боли самому себе или самотравмирование, выражающееся «в нанесении собственному телу побоев или ранений, сопровождающихся глубокими шрамами».
Иногда складывалось ощущение, что русское заповедное слово вдруг оделось знаково в американские одежды, щеголяя обновкой; недаром ворвался, как вихрь, в современную российскую жизнь «косплей» – как его определяют, «популярное хобби, заключающееся в переодевании в костюмы и отыгрывании характера, пластики тела и мимики персонажей компьютерных игр, кинематографа, литературы, комиксов, аниме и манги. Как правило, это увлечение включает в себя изготовление костюма и элементов атрибутики выбранного персонажа»; слова – как, впрочем, и люди – занялись ролевыми играми, сливаясь с ролью и переставая быть самими собой.
Те же призраки – только вид сбоку, игра в привидения, нехватка адреналина и сопротивление обыденности. А внутри все равно пустота.
А может, и тот же Быков – призрак?
Ян вспомнил, как однажды, попав на Международную книжную ярмарку в Москве, увидел Быкова возле одного из книжных стендов: известный шоумен и скандалист заскочил на минутку, чтобы поприветствовать своего приятеля – собрата по перу, – встречавшегося с читателями.
– Денис – лучший! – крикнул Быков, помахал выступавшему рукой и ретировался; странно, но в этот миг – между прошлым и будущим – Яна вдруг пронзила острая жалость к этому действительно талантливому человеку, вообразившему себя властителем дум («себя в коня преобразив») и повелителем действительности.
Причину этой жалости Ян – как ни пытался – объяснить себе так и не смог; смог стоял в те удушливые дни, и мысли никак не укладывались в ровную послушную линию.
Жалость к успешному человеку – это жалость к призраку, который, подобному большому военному кораблю, прокладывает курс к намеченной для пораженья цели. А так как он бороздит моря, не переставая, то в один прекрасный момент рискует превратиться в «Летучего голландца»…
Дом-корабль…
В этом городе, который казался Яну призраком, действительно был свой дом-корабль, упрямо разрезающий волны времени. Его история началась в конце девятнадцатого века, когда местный купец, домовладелец и меценат Мозес Шляфер задумал выстроить здание в европейском стиле, которое удивляло и изумляло бы даже известных своим хорошим вкусом горожан. И уже в начале двадцатого века местные власти разрешили Шляферу осуществить свою мечту, и он вместе с сотрудником магистрата Генри Блаугопфом ударили по рукам и скрепили своими подписями договор, согласно которому Шляфер обязался не только выстроить дом на отведенном ему земельном участке, но благоустроить прилегающую к нему территорию. И на площади, вокруг которой в образцовом порядке выстроились, как на параде, административные, военные и образовательные учреждения, закипела стройка. Семь лет строители реализовывали замысел архитектора, и в 1908 году убраны были наконец строительные леса, и вниманию публики предстал трехэтажный дом-корабль, чей бушприт указывал на католический костел, словно предупреждая, что последний вот-вот возьмут на абордаж, и черное пиратское знамя взовьется над покоренным собором.
– Не к добру это, – шептали горожане, – ох, не к добру…
Так это или нет, но, похоже, над хозяевами дома завилось, словно витиеватая струйка дыма, проклятие или наговор. Через четыре года после того, как семья Шляферов вселилась в новый дом, глава семейства внезапно скончался, не успев даже оставить завещания. Управление взяла на себя старшая дочь Мозеса – Фредерика; избегая слухов и пересудов, она переселилась вместе с матерью и еще двумя сестрами в другой дом, а «корабль» сдавала разношерстным постояльцам вплоть до того времени, как красное знамя пиратов двадцатого века – большевиков – взвилось на крыше дома-корабля и на шпиле костела, знаменуя собой новую эру. Священников выгнали из костела, а дом Мозеса национализировали.