Многих тошнит. Марта старается по мере сил всем помогать, а я на подхвате. У преподобного нет жены или другой родственницы, так что забота о нем часто выпадает на мою долю. Мне это не нравится. Я кое-что смыслю в целительстве, но необходимость лечить этого человека не доставляет мне радости.
В его каюте стоит кислый запах от рвоты и отхожего ведра. В стене есть небольшое окно с деревянной створкой, которую я, приходя, тороплюсь поднять. Под окном — откидной столик, на котором можно писать. Обычно он опущен и прижат к стене, но иногда откинут, и в такие дни на нем куча бумаг. Еще здесь висит полка с книгами. Сундук в ногах кровати всегда открыт, и в нем тоже книги. В основном религиозные: комментарии к Библии и собрания проповедей. Некоторые на английском, некоторые на латыни.
Я рассматривала книги в надежде найти что-нибудь интересное для себя, когда с кровати раздался голос. Я вздрогнула и обернулась. Преподобный редко показывал, что вообще замечает мое присутствие.
— Ты что, умеешь читать?
— Да, сэр. По-английски и немного на латыни. Писать тоже умею.
— Кто тебя научил?
— Моя покойная бабушка, сэр.
Он приподнялся на локтях, чтобы получше разглядеть меня. Лицо над ночной рубашкой было пепельно-бледным. Жидкие волосы прилипли ко лбу.
— Кем же она была?
Преподобный выжидающе смотрел на меня. Я не подала вида, что испугалась, но почувствовала, как на шее забилась жилка.
— Простая крестьянка, сэр.
— И она знала латынь?..
— Ее, в свою очередь, научила ее бабушка.
Это было правдой. Я не стала уточнять, что ту учили монахини и что у нас хранилось много книг из монастырской библиотеки, спасенных от людей короля Генриха[3].
— Как тебя звать?
— Мэри, сэр.
— Дай мне воды.
Я наполнила его стакан.
— Библию знаешь?
— Да, сэр. Тоже благодаря бабушке.
Он кивнул и обессиленно откинулся на подушки.
— Хорошо ли ты пишешь? Почерк ровный?
— Да, сэр, весьма. К чему вы спрашиваете?
— Ты мне пригодишься. Я собираюсь вести записи о нашем путешествии…
— Вроде дневника?
Он бросил на меня возмущенный взгляд: как можно его заподозрить в такой фривольности!
— Это будет хронология! Заметки о Божественном Провидении… Книга чудес.
Корабль набирал скорость. Многие решили, что это знак: Провидение на нашей стороне. Даже из каюты я слышала, как волны бьются о деревянные борта. Огромные паруса потрескивали над нами. От перемены ветра корабль накренило, и мне пришлось схватиться за стену, чтобы удержаться на ногах. Преподобный закрыл глаза и снова уронил голову на подушки. Кожа его казалась зеленоватой и лоснилась от пота.
— Я намерен ежедневно записывать, как идут дела, — произнес он. — Но сейчас я слишком слаб, чтобы держать перо…
— Желаете, чтобы я писала за вас?
Он кивнул, не в силах больше сказать ни слова. Содрогнувшись от рвотного позыва, он едва успел склониться над ведром у кровати.
13.
Теперь преподобный Корнуэлл ежедневно зовет меня к себе в каюту — то отчитаться о делах на борту, то писать под его диктовку. Ничего достойного «Книги чудес» пока не случалось. Нашей жизнью правит смена света и тьмы. Днем мы готовим еду, заботимся о больных и детях, делаем уборку. Преподобный не находит это чудесным, поэтому я записываю его размышления. Их у него много, идеи витают в его голове, как мухи над навозом, и каждую он излагает в мельчайших подробностях. Каюта по-прежнему наполнена кисловатым запахом, и мне не терпится поскорее вырваться на волю, но я вынуждена сидеть и писать, пока от монотонной речи пастыря не разболится голова, а пальцы не потемнеют от чернил.
Когда я не занята у преподобного, я помогаю Марте. Жизнь на борту — испытание для всех. Многие здесь целыми семьями. Ближе к носу живут Саймонды, Селуэи и Пинни, ближе к корме — Вейны, Вейлы и Гарнеры, а посреди нижней палубы обитают Риверсы, Дины и Деннинги. Люди стараются держаться поближе к знакомым. Марта приятельствует со всеми, а я — почти ни с кем, кроме аптекаря Джонаса Морси и его сына Тобиаса, которые устроились рядом с нами. Иногда обмениваюсь кивками и улыбками с Ребеккой Риверс, но она, хоть и рада поговорить с Мартой, меня как будто стесняется. Марта лечит ее мать Сару от морской болезни. Многим сейчас нехорошо, и Марте некогда присесть.
Ей помогает Джонас. Они с Тобиасом тоже пуритане, но едут не с нашей общиной, они сели на корабль в Лондоне. Джонас — дружелюбный, невысокий и, смуглый, с пронзительным взглядом из-под кустистых седеющих бровей. Волосы, обрамляющие лысину, тоже седые. Он двигается проворно и точно, а руки у него маленькие и белые, как у женщины. У Джонаса есть диковинный сундучок с кучей ящичков и дверок, где он хранит лекарства в склянках и глиняных горшочках, и все это аккуратно упаковано, чтобы не разбилось. Желая помочь сраженным морской болезнью, Джонас даже изготовил снадобье, которое, как он уверяет, подавит симптомы и ускорит выздоровление. Я рассказала об этом преподобному Корнуэллу, но он отказывается принимать лекарства, поскольку уверен, что Господь испытывает его болезнью, как испытывал Иова. Марта считает, что это глупо. Она умеет лечить, видит способности к целительству в других и полагает, что аптекарь Морси нам еще очень пригодится — не только на борту, но и в Америке.
3
Речь идет о Генрихе VIII (1491–1547), жестоком правителе. В числе прочего он известен разорением и закрытием католических монастырей.