Тобиас совсем не похож на отца: он голубоглазый и светлокожий, долговязый и широкоплечий. Ему около девятнадцати, и он только что выучился на плотника. Тобиас немногословен и разговаривает только по делу. Как и отец, он интересуется всякого рода механизмами, но на этом их сходство заканчивается.
Джонас много времени провел в путешествиях. Он доехал до самой России, где служил царю, а также был в Италии и встречался с великим Галилеем. У него бесконечный запас историй. Марта считает, что всё, что Джонас говорит, нужно делить на два, а мне кажется, что нет повода ему не верить. У него есть специальная труба, через которую он изучает звезды. Часто он приносит постель на палубу и спит под открытым небом, как матросы. Он понимает в навигации и знаком с инструментами, при помощи которых рассчитывается наш маршрут. Он также один из немногих пассажиров, кому дозволено общаться с капитаном. Ночами они вдвоем смотрят на звезды, прогуливаясь по палубе, и Джонас рассказывает, какие явления наблюдает в небесах.
Растущая луна кажется отсюда совсем маленькой, а Полярная звезда находится гораздо ниже, чем я привыкла видеть в Англии.
14.
Апрель (?) 1659
Сегодня было первое настоящее чудо.
Мы с Джонасом стояли на верхней палубе. Я стараюсь проводить здесь как можно больше времени: жизнь внизу стала невыносимой. В тесноте зависть, вражда и ненависть разрастаются, словно плесень в сырости. Ссоры случаются на ровном месте — на меня огрызались девушки, которых я даже по имени не знаю.
Капитан разрешает нам оставаться наверху, когда погода хорошая и мы не мешаем матросам. Те говорят, что нам крупно повезло: некоторые капитаны заставляют пассажиров безвылазно сидеть на нижней палубе, словно рабов из Африки. Я испытываю благодарность каждый раз, когда мне удается сбежать из душного полумрака, где воняет испражнениями и рвотой вперемешку с едой, мокрой шерстью и немытыми телами. Я счастлива вырваться на воздух оттуда, где плачут дети, ссорятся взрослые, и все это под свист ветра и звуки волн, бьющихся о деревянные бока «Аннабеллы».
Итак, мы с Джонасом наблюдали за морскими свиньями, которые ныряли вдоль корпуса, но это еще не чудо: они сопровождают нас уже много дней и перестали казаться удивительными. Чудо появилось в небе, а не в море. Огромная птица лениво кружила над нами, едва шевеля крыльями, временами заслоняя солнце, возникая и исчезая как по волшебству. Я смотрела и смотрела, пока не заслезились глаза. Матросы таращились, разинув рот и показывая пальцем. Они сказали, что это птица южных морей, которая не водится в этих широтах. Джонас принялся их расспрашивать — он всегда хочет знать все обо всем. Матросы предположили, что птица сбилась с курса из-за сильной бури. Поскольку моряки ужасно суеверны и во всем ищут знамения, они теперь принялись спорить, добрый это знак или дурной. Однако когда Натаниэль Вейл достал охотничье ружье и выстрелил в южную птицу, чтобы полакомиться ее мясом, остальные всполошились, словно он выстрелил в самого капитана; матросы набросились на него, отобрали ружье и с ужасом уставились в небеса. Все сошлись в одном: причинить вред такой птице — это, безусловно, очень, очень плохой знак.
Птица вскоре показалась вновь, невредимая — Натаниэль промахнулся, — но, очертив в небе дугу, она улетела прочь от нас. Сверху упало перо — ослепительно белое, с черным кончиком, — зацепилось за снасти над моей головой, а затем заскользило дальше вниз.
Я схватила его, пока другие не успели опомниться. Из него получится отличное писчее перо, гораздо лучше того, которым я сейчас пользуюсь. Я уже почистила и заострила кончик.