В дверь постучали. От неожиданности глаза у отражения раскрылись широко, как у лани. Служанка принесла поссет — горячее молоко с разбухшим хлебным мякишем, щедро сдобренное бренди, медом и специями. Я размешала все ложкой с костяной ручкой и медленно съела, наслаждаясь теплом, а потом с ногами устроилась в кресле перед камином и сидела так, пока дрова не превратились в угли. Тогда я перебралась в постель.
Никогда прежде мне не доводилось лежать на кровати. Я привыкла спать на чердаке нашей тесной, пропахшей дымом лачуги, на грубых самотканых простынях поверх соломенного матраса. Сейчас постель была согрета медной грелкой с углями, но это меня только расстроило. Я вспомнила тепло бабушки, которая обычно лежала со мной рядом. У меня не было никого дороже, я не знала никого ближе. Я любила ее, а она меня. Теперь я одна в целом мире. Как дальше жить? Мне вспомнились слова Энни: что-то со мной будет? Я уткнулась лицом в подушку, потянула на себя шерстяное одеяло с простыней и накрыла ими голову, чтобы никто не услышал, как я плачу.
5.
Дама, которая привезла меня, до следующего вечера не появлялась. Энни накормила меня и принесла новую одежду. Белье, юбка, корсет, накидка и чепец — все из хорошей ткани, не самой изысканной, но гораздо лучше той, к которой я привыкла. И все простых темных цветов. Грустных, пуританских. Я могла бы и догадаться, что за участь меня ждет.
Пододвинув кресло к окну, я стала смотреть, что происходит во дворе. Мне велели не покидать комнату, поэтому другого развлечения у меня не было. Когда спустились сумерки, я увидела знакомую повозку. Из нее вышла дама и жестом велела вознице подождать. Конюх дал лошадям корма и воды, но не стал их распрягать. Я решила, что мы опять поедем куда-то вместе.
— Настоящая пуританка, — сказала она, заходя в комнату. — Дай-ка получше тебя разглядеть… Да, хорошо. Выглядишь как надо.
— Для чего надо?
Я посмотрела на нее, невольно сравнивая свой скромный наряд с ее богатым платьем. Мне стало понятно, что дама меня с собой не берет.
Она села в кресло напротив.
— Трудные пришли времена. Лорд-протектор Кромвель мертв. Его сын не долго удержит власть. Карл[1] вернется из изгнания и сядет на трон. Люди только и говорят, что о его возвращении, и многие готовы этому способствовать. Кто знает, что тогда с нами будет?
Я пыталась разглядеть сквозь вуаль ее лицо и гадала, какое это все имеет отношение ко мне. Она продолжала:
— Многие покидают страну. Пуритане, сепаратисты, люди, чью веру здесь не потерпят. Они уезжают строить новую жизнь в Америку.
Пуритане, сепаратисты… Я окинула себя взглядом.
— И я должна ехать с ними?
Она кивнула.
— В Америку?!
Я удивилась так сильно, как если бы она сообщила, что мне уготована дорога в королевство эльфов. И то в эльфов верилось больше: о них постоянно рассказывала бабушка. Я слышала о Новом Свете за океаном, знала, что он существует, но никогда не думала, что увижу его.
— Да, ты отправишься в Америку. Твой корабль скоро отплывает из Саутгемптона.
— Зачем мне уезжать?
— Здесь для тебя небезопасно. Мой муж служил у Кромвеля, на корабле будут люди, которые находились под его командованием. Им можно доверять. Они позаботятся о тебе.
— Но что я расскажу о том, кто я такая? Они же спросят! — Я прикусила губу. Пуритане ненавидят ведьм. Ничего хорошего из этого не выйдет.
— Тебя зовут Мэри Ньюбери. Ты сирота. Отец — солдат, погиб в битве при Вустере, сражаясь за Кромвеля. Мать долго болела и умерла.
— А где мы жили?
— Вы переезжали с места на место, пока мать не заболела. Тогда тебя забрала бабушка, и вы жили под Уориком — почти там же, где твоя родная деревня. Но бабушку тоже забрала болезнь, и ты осталась одна. Вот эту историю и будешь всем рассказывать. Хотя сомневаюсь, что тебя станут расспрашивать, — им будет не до тебя. Главное — ты должна слиться с ними и не выделяться. Я дам тебе рекомендательное письмо, передашь его Джону Риверсу заодно с деньгами.
— Почему мне нельзя остаться с вами?..
Она покачала головой.
— Это невозможно. Мне тоже грозит опасность.
Я ей не поверила. Она казалась мне неуязвимой.
— Уверяю тебя, это правда. Мой супруг поставил свою подпись на смертном приговоре королю. Как только вернется Карл, всех, кто к этому причастен, арестуют. — Она вздохнула, а когда заговорила вновь, голос ее был тихим, и в нем сквозила горечь: — Можно считать, что он подписал приговор самому себе.