— Она болеет? — забеспокоилась Марта. Миссис Джонсон вот-вот должна родить.
— Нет. Дети.
— Что с ними?
Преподобный растерянно посмотрел на нее, как человек, которого меньше всего волнуют подробности о здоровье его собственных детей.
— Вот ты и разберешься.
— Я спрашиваю о симптомах. У них жар? Они кашляют?
— Кашляют. Да так, что не заснуть. Я едва могу сосредоточиться. Нужно, чтобы ты это прекратила.
— Я сделаю, что смогу. Мэри… — Марта повернулась ко мне, собираясь попросить принести ее корзинку со снадобьями.
— Ты — Мэри? — преподобный уставился на меня пустыми дулами глаз.
— Да, сэр.
— Мэри, сирота, которую приютили Риверсы?
Я кивнула.
— Слышал о тебе.
— Надеюсь, хорошее, сэр.
— Не вполне, — он погладил бороду. — Говорят, ты ходишь в лес.
— Я собираю там травы и коренья для Джонаса и Марты.
— Еще говорят, что ты себе на уме. Скажи, Мэри: отвергаешь ли ты Сатану и все дела его?
— Да, сэр.
— Веруешь ли в Господа? Блюдешь ли заповеди?
— Да. Да, конечно!
К чему он клонит?
— Надеюсь, это правда. Ибо я — Его наместник в общине. Не забывай об этом. Здесь нет ничего — ничего! — о чем я бы не знал. — Он помолчал, затем спросил: — Ты бы назвала себя смиренной?
— Да, сэр, — ответила я, опустив глаза и стараясь выглядеть кротко.
— Следи за собой. И запомни: …непокорность есть такой же грех, что волшебство, как сказано в Первой Книге Царств. Марта, займись детьми. Пусть затихнут сегодня же.
Он резко развернулся и ушел.
68.
Дом преподобного Джонсона — самый большой в поселении. В последний раз я видела такие в Сейлеме: он двухэтажный, с пристройками по бокам и с фронтоном. Миссис Джонсон попросила нас приходить каждый день, пока дети не поправятся.
Марта лечит их мать-и-мачехой и солодкой, сваренными в меду с каплей уксуса. Она растирает им грудь гусиным жиром, затем укутывает и заставляет дышать над паром из чайника, в котором заварены лесные травы: зимолюбка, бергамот и местная мята.
Дети пошли на поправку, но Марта беспокоится о миссис Джонсон: очень уж она худа, если не считать огромного живота. Марта опасается, что супруга преподобного так истощена, что не вынесет родов.
69.
Зима все суровее. Мы еле выживаем в жестоких холодах, а теперь еще запасы еды иссякают. Свежих продуктов достать негде, и Джонас боится, что в общине начнется цинга, как было на корабле. У него почти закончился лимонный сок, и он никому не сможет помочь.
Мужчины по возможности выбираются на охоту, но дичь покинула эти леса, а если и удается подстрелить животное, то обычно очень тощее, кожа да кости. Однако мы пока держимся и помогаем друг другу всем, чем можем.
Сегодня миссис Джонсон послала за мной. Марта хотела пойти сама, но миссис Джонсон сказала, что нужна именно я, Марта ей не поможет. Наверное, хочет просить о чем-то.
70.
Миссис Джонсон пригласила меня в дом. Глаза на ее исхудавшем лице кажутся огромными, а когда она улыбается, кожа натягивается и подчеркивает костлявые скулы. Я принесла ей какое-то снадобье от Марты, но, похоже, от него не будет проку. Ребенок будто пожирает ее изнутри, оставляя от матери один скелет.
Она добрая женщина и понимает, что нам живется голодно. Ее дети поправились, и она хочет нас с Мартой отблагодарить. Поэтому она дала мне еды: кукурузу, фасоль, горох, овсянку, хлеб, который сама испекла, и даже яблоки — неслыханная роскошь в такое время года; их кожица сморщилась, но все равно нет лакомства слаще. Все это мы разделим с Риверсами, Джонасом и Тобиасом.
— А теперь поговорим о деле. — Она взяла меня за руку. Кожа на ее холодных пальцах была полупрозрачной. — Племянник преподобного Джонсона, Элаяс, работает над своей «Книгой чудес», но от холода у него ломит суставы, и писать стало трудно. Я вела записи под его диктовку, но теперь обессилела. Он сказал, что ты владеешь грамотой и можешь меня заменить. Согласишься? Если да, будешь обедать с нами, а я каждый раз буду заворачивать тебе гостинцы.
Разве я могла отказаться? Она дала мне с собой столько еды, что нам хватит на неделю.
71.
Когда я прихожу к Джонсонам, самого пастыря обычно не видно, и я этому рада. Мне не понравился его допрос. Он никогда не обедает с семьей и живет на своей половине дома, подальше от галдящих детей. Когда мы все-таки сталкиваемся, он молча проходит мимо, будто я пустое место.
Элаяс Корнуэлл проводит все время у себя в кабинете над витой лестницей. Там тесно и темно, а стены обиты досками. Но в камине горит огонь, а на заваленном бумагами столе стоят толстые свечи. Здесь преподобный трудится над своей книгой, которую он решил озаглавить «Книга провиденциальных чудес и удивительных явлений, которым было или же будет суждено случиться, в изложении Элаяса Корнуэлла».