А ещё надо сбегать домой, хоть гляну, как изба моя. Стоит, пустует, небось. Кому там жить-то. Бабка преставилась, мать теперь — фифа городская… А другой родни и нету у меня.
Глава 6
Ян
Ну, здравствуй, дом родной.
Крыша совсем уж покосилась, стёкла аж чёрные от пыли. Стоит развалюхой — призрак неприкаянный посреди живых. Неприметный, уродливый. Дверь обвисла на одной петле, деревянное крылечко прогнило.
Забрался на порожки, юркнул в черноту проёма дверного, легко протиснулось худенькое тельце ласки, а ощущение, что в могильник, не в дом. Затхлый запашок сырости и пыли ударил в морду. Как и думал, никто и не заметил толком, что сгинул. Решили, что загулял, или прибили где-то в чужой деревне. Как там говорили? Яблоко от яблоньки…
— Да оставьте вы его, пацаны. Его вон батька лучше нашего побивает. Смотри-ка, какой синяк на полрожи. Тяжёлая, видать, у Николая-пьянчуги рука.
Мне восемь.
Поднимаюсь из вязкой грязи. Лило два дня, всё развезло кругом.
Угораздило же связаться с Данькой и его бандой. Думал, героем буду, девчонку защищу, чтоб за косы не дёргали, да не дразнили, а они, как налетели впятером, а Валька убежала, даже не оглянулась, как мутузят за неё. Правильно отец говорит — неблагодарные существа бабы. Одни беды от них, нельзя их жалеть. Чуть дашь слабину и всё — поминай как звали.
— Эка тебя дядька Николай отмутузил! — потешаются ребята. Стою набычившись. Отметелили так — вздохнуть больно. И ведь правду говорят, что обидно. Отец, как наберётся, каждый раз припоминает, что вся жизнь от меня да мамки у него под откос. Если вовремя не спрятаться, то как пить дать, битым будешь. А если мамка вступится, то и ей достанется по первое число. Только бабка может отца угомонить. Единственная, кого люблю искренне. Мамку нет. Мамка меня тоже лупит. За просто так лупит. Как с отцом раздрай — так сразу я виноват, привязал её бедную, а ей мыкайся. Как будто просил их меня рожать!
Шмыгнув носом, под смех деревенских задир шлёпаю, понурив голову в сторону речки. Надо б умыться. Ежели такой свин явлюсь к порогу, мать как увидит, отходит розгой, что тумаки мальчишек лаской покажутся. Сбежать бы от них, от всех. Да куда сбежишь? Ни документов у меня, ни знаний. Просил отца научить ремеслу, да только и слышно “куда тебе сопляку науку”.
У речки тихо, в дождь сельские сюда не ходят. Говорят мокрый берег — русалкам раздолье, чуть нога соскользнёт и всё — будешь им пленник на веки вечные. Болтают, конечно, а если и так — мне бояться нечего. Хоть бы и к русалкам, всяко лучше, чем домой.
Стянул с себя штаны и рубаху: застираю прям в речной воде, повешу на суку чуть просохнуть, а потом и домой уж. Чистым, чтоб зря глаза не мозолить. Встав на колени у берега, опустил старенькую свою рубаху в воду, а туда в рукав рыбина заплыла. Чудно — как в сказке! Выдернул её резко: плещется на берегу, ртом воздух хватает. Отнести мамке домой на уху? Задобрить? Смотрю на рыбу, в животе урчит, а она бьёт хвостом, сверлит глазищами своими. Ну, принесу домой, мать сварит уху, отец лука начистит, самогонки по такому делу нальёт, а потом опять языками зацепятся, и я же крайним останусь. На чёрта надо такие подарки! Подхватив за хвост, кинул свой улов обратно в воду, склонился, чтоб стирку закончить, а рыба подплыла поближе и вылупилась. Стирать учится что ли?
— Ну чего тебе? Плыви! Я, может, не такой, как они говорят. Не живодёр! Сын Кольки-колдыря. Я, может, ни в жизнь в рот не возьму ни капли отравы этой, — обида жжёт в груди, когда передразниваю голос Даньки. — Яблочко от яблоньки недалеко падает.
Тру остервенело рубаху, а грязь только сильнее въедается в ткань. Уже предвкушаю головомойку года.
— А если б по моему хотению, так я вообще на него не желаю похожим быть. Никогда таким не стану! Вот хоть хорьком мерзким, а не таким, как батька! Вот те крест. Ну что уставилась? Плыви! Тебе-то, поди, домой не тошно возвращаться. Ждут тебя небось.
И так обидно, что даже рыбину и ту, кто-то ждёт да рад, что шлёпнул ладонью по воде, поднялись брызги, в глаза попали. А как проморгался, так рыбы и след простыл…
Сколько лет минуло? И ведь с детства ничего не изменилось. Как раньше никому нужен не был, так и теперь. Может, зря я тогда Иринку прогнал? Думал, вот сейчас женюсь, как батька по залёту и один в один стану таким. Буду её винить, сомневаться мой, не мой, знаю, же, что не только со мной гуляла. Стану дитя это безвинное лупить от злости и сомнений. И станет меня то дитя ненавидеть, как я батьку всю жизнь ненавидел. Сопьюсь с тоски окончательно, да и сдохну под забором в грязи. Лучше вот хорьком быть, чем такая жизнь…