Испугались люди кузнецовых подарков, отказываться стали. А дальше и того хуже: выкинет девка бусы али гребень, а наутро глядит – лежит подарок рядом. А ежели сжечь попытается – захворает сама и умрет в муках страшных, точно огонь изнутри ее сожжет.
Собирались мужики да парни гнать кузнеца, но и руки на него поднять не сумели: застывали, точно обмороченные. Пытались избу его жечь – полдеревни огонь пожрал, а Епифанов дом не тронул.
К исходу лета не осталось на деревне двора, которого беда не коснулась: кто калекой стал, а кто и вовсе помер. Только Ефросинья одна ходит жива-здорова да с каждым днем все краше становится. Ей одной подарки кузнецовы во благо идут.
Собралися люди, пришли к ней на поклон. Приносили дары богатые, в ноги падали, прощения просили, молили избавить их от беды, что Епифаном зовется. Сжалилась Фросюшка, обещала помочь. Что и как она делала, никто не ведает, да только поутру Епифана-кузнеца и след простыл, одна изба пустая да кузня остывшая.
С тех пор закрепилась за ней ведьмина слава прочно. Стал народ с опаской на нее смотреть да детей малых с глаз прятать, когда мимо проходит. Но в лицо никто бранить не смел. А если случалось кому Ефросинью обидеть, появлялся вновь на деревне чужак и принимался по дворам ходить, девок со свету белого сводить. Так и прозвали его: Хожий. Приходит незваный, ходит по деревне, беду за руку водит, и нет на него управы никакой, кроме ведьмы Ефросиньи.
– Уж лет двадцать никто Хожего на деревне не видел. Да говорят, скоро вновь придет его время, – прошептала Аринка, когда Витек закончил свой рассказ и затянулся сигаретой.
– Это с чего? – Глаша хлебнула квасу и усмехнулась. – Может, помер он давно, Хожий ваш?
– Тьфу, дуреха неверующая! – сплюнул Витек.
– Дурная ты, Глашка, вот правда! – рассердилась Аринка. – Мы тебя предостеречь хотим, а ты… – Она сердито отобрала у Глаши бутылку с квасом.
– От чего предостеречь-то? Я Ефросинье Ильиничне дурного ничего не делала, даже помогала прошлый год. И теперь помогу, если попросит.
– Ты глупостей-то не говори, Глафира! А коли предупреждают, слушай. – Кондрат, до этого расслабленно слушавший рассказ товарища, подался вперед. – Ведьма совсем плоха стала – говорят, до Купалы не дотянет. И Хожему, хошь не хошь, нужно новую подыскивать. А ты больно на Ефросинью в молодости похожа. Тоже вон чернявая, синеглазая да ненашенская. Гляди за ней в оба, Санек.
Глаша, захмелевшая от крепкого кваса, едва смех сдержала:
– Ну и где же ваш Хожий нынче? Из какой избы подарков ждать?
– Да по всему выходит, что я у них нонче за Хожего. – Из темноты выступил Глеб. – Только откуда у студента деньги на яхонты и жемчуга для всей деревни?
Глаша рассмеялась, но никто ее не поддержал.
– Еще один неверущий пожаловал. – Кондрат швырнул в костер бычок и поднялся. – Поздно уже, ребяты, по домам пора.
Все быстро засобирались, закидали костер и с фонарями потянулись к деревне, точно вереница светляков.
– Смотри, Глафира, косу попусту не трепи, – на прощанье шепнула ей Аринка. – И ленты свои береги, не то беду накличешь.
– Пошли, нечего тут сидеть без костра. Замерзнешь. – Сашка потянул ее за руку.
– Эх, припозднился я. – Глеб со вздохом развернулся и пошел следом.
Сашка остановился.
– Ты чего следом крадешься?
Врач усмехнулся:
– Так ведь тропинка одна. Что ж мне, по болотам обходить?
– А мне какое дело, где тебе обходить?! Иди себе где ходится, – буркнул Сашка и резко дернул сестру за руку.
Глаша запнулась и жалобно пискнула, уже готовясь упасть и расцарапать колени, но ее быстро подхватили.
– Осторожно, тут и днем ногу сломишь, а в темноте совсем ходить опасно. – Глеб поставил ее на ноги и достал фонарь. – Пойдемте-ка, я вас с фонарем провожу.
– Не нужен нам провожатый, сами дойдем, чай не маленькие! – огрызнулся Сашка, снова хватая сестру за руку.