– Прости, – покаянно зачастила Танька. – Это не я, это Зинка говорила. Ну и… все говорят.
– Знаю, что не ты, – чужим голосом сказала Рита и стерла со щеки слезу. – Ты иди. Иди, Тань. Я дальше сама…
– Вон видишь, три берёзы стоят? – тараторила Танька. – От берёз налево свернёшь, и через три могилки Антонидина оградка, чёрная с жёлтыми солнышками, там увидишь. Я с тобой не пойду, мне домой надо, – отводя глаза, бормотала Танька, а ноги уже несли её прочь – от трёх сросшихся вместе берёз, за которыми – Танька знала точно! – на двухметровой глубине лежала в гробу ведьма, не успевшая никому передать своё страшное знание. Ведьмину силу.
На ведьминой могиле
Поравнявшись с тремя берёзами, Рита свернула – и сразу увидела бабы Тонину могилку и чёрные прутья ограды с солнечно-жёлтыми полукружьями. Низенький холмик весь был покрыт молодой травой. Пахло сосновой смолой и земляникой – здесь вовсю хозяйничало лето.
Рита опустилась на колени и погладила шелковистую траву на бабы Тонином хомике. Это всё, что у неё осталось. Всё, что осталось… Рита выложила на расстеленную салфетку московские гостинцы: тульский пряник и горсть Антонидиных любимых «Коровок».
– Баба Тоня, это я, – прошептала Рита. – Прости, что на похороны не приехала. Нам с мамой не сказали, нам только в мае позвонили, мы и не знали… Ты прости меня, ба, что одну тебя оставила, к себе не взяла. Ты же обещала, что зиму проживёшь. И я тебе обещала: я теперь всегда с тобой буду. Буду тебя помнить, и ты будешь жить! Со мной, во мне… Хочешь?
По кладбищу пролетел ветерок, ласково коснулся Ритиных мокрых от слёз щёк, сверкнул в глаза солнечным шаловливым зайчиком. – «Это же бабушка! – осенило Риту. – Гладит меня, слёзы мои вытирает. Бабушкина душа прилетела, ветром стала!»
– Гляди, на ведьминой могиле ктой-то. Не из наших. Видать, приехамши. Ведьминская родня! – услышала Рита. Встала с колен, обернулась. За деревьями мелькнуло уже знакомое голубое платье, захрустели под ногами ветки…
Рита притворилась, будто ничего не слышала. Пусть бы ушли эти глупые дети. Дали ей с бабушкой попрощаться. Поговорить в последний раз. Но они не ушли, сидели в кустах, наблюдая, переговаривались громким шёпотом.
– А чего её на кладбище похоронили? Разве можно? И в часовне отпевали! Разве можно ведьму отпевать? – ужасалась девочка.
– А я, когда все ушли, на её могилу плюнул, три раза! – похвастался невидимый мальчишка.
– А я! А я! – захлёбывалась девочка (наверное, это её напугала до слёз глупая Танька, а Рита пожалела). И теперь эта девочка – светлокосый ангелочек в голубом платьице – говорила совсем уж несуразное:
– А я! А я! Я ещё лучше сделала, я на ведьминой могиле села и покакала – с торжеством объявила невидимая девчонка.
– Мерзавка! Шейта ког (ингушск.ругательство: нога шайтана), какая же ты дрянь! – захлебнулась гневом Рита. Сжала кулаки и заставила себя замолчать, пережидая в себе гнев: это всего лишь дети, невоспитанные и глупые. Взрослые рассказали им сказку про ведьму, которую придумали и сами в неё поверили. Потому что им очень хотелось, чтобы так было…
Теперь никто уже не вспомнит, кто первым указал на Антониду, возвёл на неё напраслину. Результат, как говорится, превзошёл ожидания: даже дети радуются её смерти, наблюдая за Ритой из-за кустов и смакуя её горе. Нет, она не будет плакать! Не хватало только разнюниться, разреветься здесь и вернуться в Танькин дом с покрасневшими глазами и распухшим носом. Это всего лишь дети, глупые и жестокие, – уговаривала себя Рита.
А в груди уже поднималась упругая, всё сокрушающая на своём пути волна ненависти. Рита хотела остановить эту закипающую внутри неё неудержимую силу. Такое с ней случалось уже не в первый раз, и Рита всегда справлялась. Но в этот раз у неё не получилось – остановить. То неведомое, которое жило в ней с прошлого лета, не желало больше подчиняться Рите. Теперь оно пыталось подчинить её своей воле. Наладить, так сказать, контакт. Рита усмехнулась. – Контакт? С кем? С ней, Ритой? Но тогда получается, что она не в ладах с самой собой?!
Она всё-таки не удержалась, заплакала от жалости к бабушке Тоне, к своей родной бабушке Полине, Тониной сестре, которая была похоронена не здесь, далеко, а им бы хотелось – вместе, им было бы хорошо здесь, под светлыми берёзами, вдвоём… наговорились бы! Рита никогда уже не приедет в бабушкину деревню: Антониды больше нет, и никому она здесь не нужна. Даже Таньке!
Рита вспомнила, как шептались Танька с матерью, думая, что она спит и не слышит. Даже Таньки у неё больше нет! – горестно всхлипнула Рита. – А она–то думала… Как же она ошибалась! Таньку считала подругой, Женьку любящей тётушкой…