Рита представила, как дрались Женька с братом за место в избе – и содрогнулась. Да она же сумасшедшая, Женька! Такого наговорила о матери. Женьке с её россказнями одна дорога – в психушку. Рита к ней туда не приедет, ей хватило больницы… В интернате у Женьки будет много благодарных слушателей. Так сказать, почитателей таланта.
Для Гали с Николаем она никогда не была своей, а теперь и подавно. Ну и пусть. Пусть живут, как хотят. Без бабы Тони и без Риты. Она больше никогда не приедет в Деулино. Вздохнув, Рита поднялась с колен, посмотрела в последний раз на фотографию Антониды и пошла прочь.
Села ведьма на метлу…
Выйдя на дорогу, Рита увидела впереди, метрах в десяти от неё, давешних мальчика и девочку. Дети стояли не прячась, словно ждали. «Что им от меня надо?» – устало подумала Рита.
«Села ведьма на метлу, полетела на Луну!» – выдал мальчик звонким дискантом. Девочка – ангел в голубом платьице – показала Рите язык: «Ведьма-ведьма, где твоя ступа?». Рита остолбенела. Через секунду дети вихрем неслись по дороге к воротам, мальчик впереди, девочка за ним.
– Всё равно не уйдёте, я знаю, где выживёте, всё расскажу родителям! – крикнула Рита им вслед, и беглецы припустили ещё быстрей. Голубое платьице бабочкой порхало над дорогой. – «Ангелам не место на земле, пусть летит на небо!» – подумала Рита. И не сразу услышала медленный, тихий скрип, который постепенно перешёл в нарастающий гул: «Ууууу…», завершившийся глухим «Уахх!!» Голубое платье больше не порхало над дорогой. Вместо него на дороге лежала, перегораживая её, невесть откуда взявшаяся вековая берёза.
Тишина оглушала, звенела в ушах, переполняла душу. Ветер стих, словно его и не было. Солнце светило безмятежно, гладило горячими лучами Ритины щёки, но её пробирал озноб. Всё такое же, как было, только – берёза, рухнувшая неизвестно отчего. А под берёзой…
Рита не помнила, как добежала до ворот и под огромным стволом упавшего дерева увидела голубое платье. Мальчик стоял рядом – застывший, как изваяние. Рука, держащая кружку с ягодами, разжалась, повисла безвольно. Земляничины рассыпались по траве, словно капельки крови. Рита услышала свой голос, который показался ей чужим: «Нет!! Не-е-е-ет!!!»
А сердце стучало: «Да. Да. Да. Да…»
Улететь бы на небо. И там жить…
…
– Ты моя маленькая, ты моя девочка, мой малейк (ингушск.: ангелочек)! Ты меня не бойся, я добрая ведьма, я возьму тебя на ручки и отнесу к тебе домой. Мы твоё платьице постираем, выгладим-высушим, будет чистенькое, мама не заругает, не накажет, я не позволю… Ты только меня не бойся! Ну-ка, открой глазки… Ну пожалуйста, открой! У меня глаза разноцветные, не веришь? А ты глазки открой и увидишь… Я не хочу, чтобы ты умерла, я не хочу!! А-аааа, не надо, аааа…
Глаза
На негнущихся ногах дошла до Танькиной избы, загнанно дыша, толкнула калитку. Покидала в сумку вещи, чувствуя на себе чей-то тяжёлый взгляд. Оглянулась – за спиной висела икона Казанской Богоматери. Глаза смотрели вопрошающе.
– Ты что сделала?! Что сотворила?!
– Я… это не я! Это сделала не я. Я… не хотела, ты же знаешь, – бормотала Рита, а сердце сжималось под взглядом строгих глаз.
– Хотела. Ты хотела её смерти, – отвечали глаза. – Как теперь жить будешь с этим?
Рита выдержала взгляд, не отвела глаза. Огонёк лампадки задрожал, мигнул и погас – словно ветер пролетел. А никакого ветра не было. В сердце шевельнулось знакомое чувство – силы, могущества, власти.
– Посмотри на меня, – сказала Рита Богородице. – Ты видишь, кем я стала? Я не хотела, правда, не хотела, но я не могу с этим справиться!
– Можешь, – прошелестело в ответ.
Рита несколько раз глубоко вдохнула, чтобы не заплакать. Если бы… Если бы она могла! Вскинула на плечо сумку и не замечая Танькиной матери и Таньки, не попрощавшись с ними, пошла по дорожке к калитке.
– Рит, ты куда?
– Домой – глухо сказала Рита.
– Как домой? А обедать? Дорога-то дальняя, не поемши – как поедешь? Похлебала бы щец, драников картовных со сметанкой, а потом бы ехала, – обрадованно зачастила тётка Надя, радуясь, что Рита не останется у них ночевать. Рита ей не ответила и молча кивнула, прощаясь.
– Я провожу! – Танька сорвалась с крыльца, догнала Риту, стащила с плеча сумку. – Рит, ты чего? Обиделась? Может, услышала что? Так ведь все говорят… говорили… говорят, – запуталась Танька.
– Говорили и говорят, – согласилась Рита. – Мне всё равно.
– Но ведь всё уже… кончилось? – то ли сказала, то ли спросила Танька, и Рита подумала, что она права: всё уже кончилось. Рита отняла у неё сумку и поцеловала подругу в щеку, потом в другую. В третий раз, как требовал обычай, целовать не стала. У неё другие обычаи и жизнь другая. И Таньки у неё больше нет. Как же жаль! Как беспредельно, бесконечно, невозможно жаль!