Вася быстро бросила хворост в костер.
— Сюда, — позвала она.
Кобылица пыталась бежать, спотыкаясь на ровном месте, шагала к Васе. Ее голова была опущена. В свете костра было видно порез на передней ноге.
Вася взяла пылающее бревно. Она не видела, что преследовало кобылицу, но гнилой запах сгущался, как мертвечина на жаре. Сжимая оружие, она пятилась к воде. Вася не любила живую искру, что подожгла Москву. Но она подвела своего коня. Эту лошадь она не подведет.
— Сюда, — сказала она.
Лошадь не ответила, от нее ощущался лишь ужас. Но она шла к Васе.
— Дед Гриб, — позвала Вася.
Грибы, сияющие зеленым в темноте, задрожали.
— Тебе лучше выжить. Иначе что толку быть первым? Все смотрят.
— Что…?
Но если он и ответил, она не услышала, ведь Медведь тихо вышел из — за деревьев под свет луны у воды.
В Москве он выглядел как человек. Он все еще напоминал его, но у него были острые зубы и дикость в глазе. Она видела, как зверь в нем растягивается, как тень за спиной. Он казался старше, этот невозможный лес будто был его домом.
— Видимо, потому багинник хотел, чтобы я провела ночь в лесу, — сказала она, напрягшись. Хриплое дыхание доносилось из зарослей. — Он все — таки хотел мне смерти.
Уголок рта Медведя на стороне лица без шрамов приподнялся.
— Может, так. Может, нет. Хватит фыркать, как кошка. Я пришел не убивать тебя.
Пылающее бревно обжигало ее руку. Она бросила его на землю между ними.
— Охотишься на жар — птицу?
— Даже не это. Но мои существа повеселятся, — он зашипел на кобылицу, улыбаясь, и она отпрянула, задние ноги попали в воду.
— Оставь ее! — рявкнула Вася.
— Хорошо, — неожиданно сказал Медведь. Он уселся на полено возле ее костра. — Не посидишь со мной?
Вася не шевелилась. Его собачьи зубы были острыми и белыми, когда он улыбнулся в полумраке.
— Я не желаю твоей жизни, Василиса Петровна, — он развел пустые руки. — Я хочу сделать предложение.
Это удивило ее.
— Ты уже предлагал мне мою жизнь. Я не приняла это, а спасла себя. Зачем мне соглашаться на что — то еще?
Медведь не ответил прямо. Он посмотрел на звезды за деревьями, глубоко вдохнул запах лета. Она видела, как звезды отражались в его глазе, он словно упивался небом после долгой темноты. Она не хотела понимать ту радость.
— Я много людских поколений провел, скованный на поляне на краю земель брата, — сказал Медведь. — Думаешь, он помогал миру, пока я спал?
— Морозко хотя бы не оставлял после себя разрушений, — сказала Вася. Лошадь рядом с ней истекала кровью, попадающей в воду. — Что ты делал в Москве?
— Развлекался, — спокойно сказал Медведь. — Мой брат тоже так делал когда — то, хоть теперь изображает святого. Когда — то мы были похожи. Мы же близнецы.
— Если хочешь получить мое доверие, это не сработает.
— Но… — Медведь продолжал. — Мой брат думает, что люди и черти могут делить этот мир. Те люди, что распространяются как болезнь, гремят в свои колокола и забывают нас. Мой брат — дурак. Если людей оставить так, то черти пропадут, как и дорога сквозь Полночь, а то и весь мир.
Вася не хотела понимать, почему Медведь так зачарованно смотрел на ночное небо, не хотела соглашаться с ним. Но так и было. Черти по всей Руси были слабыми, как дым. Они охраняли воды, леса и дома руками, что не хватали, разумами, что едва помнили. Она молчала.
— Люди боятся того, чего не понимают, — прошептал Медведь. — Они ранят тебя. Бьют тебя, плюют на тебя, поджигают тебя. Люди будут прогонять все дикое из мира, пока не останется места для ведьмы, чтобы спрятаться. Они сожгут тебя и твой род, — это был ее самый большой страх. Он явно знал об этом. — Но так не должно быть, — продолжил Медведь. — Мы можем спасти чертей, спасти землю между полуднем и полуночью.
— Можем? — голос Васи дрогнул. — Как?
— Идем со мной в Москву, — он снова был на ногах, здоровая сторона его лица была румяной в свете огня. — Помоги мне сбросить колокола с башен, разбить хватку князей. Будь моим союзником, и ты отомстишь врагам. Никто не посмеет насмехаться над тобой.
Медведь был духом, плоти в нем было не больше, чем в деде Грибе, но на поляне он словно пульсировал жизнью.
— Ты убил моего отца, — сказала Вася.
Он развел руками.
— Твой отец сам бросился на мои когти. Мой брат получил твою верность ложью, да? Шепотом, обрывками правды в темноте и голубыми глазами, что так манят девиц?
Она старалась убрать чувства с лица. Уголок его рта приподнялся, он продолжил:
— Но я тут, прошу твоей верности только правдой.
— Если ты говоришь правду, скажи, чего хочешь, — сказала Вася. — И честно.
— Я хочу союзника. Примкни ко мне и получи отмщение. Мы, старые, снова будем править этой землей. Этого хотят черти. Потому багинник принес тебя сюда. Потому они следят. Чтобы ты услышала меня и согласилась.
Он врал?
Она с ужасом задумалась, что может согласиться, выпустить гнев из себя вспышкой жестокости. Она ощущала эхо импульса в фигуре перед ней. Он понимал ее вину, ее печаль, ярость, что обрушилась на голову деда Гриба.
— Да, — прошептал он. — Мы понимаем друг друга. Мы не можем сделать новый мир, не сломав старый.
— Сломав? — сказала Вася. Она едва узнавала свой голос. — Что ты сломаешь, чтобы создать новый мир?
— Только то, что можно восстановить. Подумай. Подумай о девочках, что не попадут на костер.
Она хотела отправиться в Москву с силой и обрушить город. Его дикость звала ее, как и печаль его долгого заключения. Золотая кобылица замерла.
— Я отомщу? — прошептала она.
— Да, — сказал он. — В полной мере.
— Константин Никонович умрет, крича?
Она думала, что он замешкался перед ответом.
— Он умрет.
— Кто еще умрет, Медведь?
— Люди умирают каждый день.
— Они умирают по Божьей воле, а не из — за меня, — сказала Вася. Ногти свободной руки впились в ее ладонь. — Никто не погибнет из — за моего горя. Думаешь, я дура, которой можно капать слова сладким ядом в ухо? Я тебе не союзник, чудовище, и никогда не буду.
Она думала, что шепот поднялся в лесу вокруг, но не могла понять, радость там звучала или разочарование.
— Ах, — сказал Медведь. Сожаление в его голосе казалось настоящим. — Так мудра в мелочах, Василиса Петровна, но так глупа в остальном. Конечно, если ты не со мной, ты не можешь жить.