Хагир бросил взгляд через раздавшуюся толпу и сразу увидел перед самыми воротами чье-то крупное тело на земле. Стормунд лежал, как-то нелепо откинув голову, руки и ноги бесцельно шевелились, скребли землю. Мелькнуло дикое опасение: он лежит, его сейчас зарубят! Но порыв броситься вперед тут же угас: взгляд зацепился за ярко-красное пятно, быстро разливавшееся по земле возле шеи Стормунда. На его всклокоченной бороде виднелась блестящая кровь. А на лице было такое изумленное выражение, точно Стормунд хотел спросить: что это такое? Как это меня угораздило?
Все это ярко, до последнего волоска, отпечаталось в сознании Хагира, а выводов оно делать не стало. Неосознанное внутреннее чувство толкнуло его не вперед, а назад: сейчас так надо.
– В дом! – крикнул он, торопясь, пока гранны не опомнились.
Через незапертую дверь квитты устремились внутрь хозяйского дома. Гранны бросились за ними, лихорадочно вопя при виде убегающей добычи. Хагир заскочил последним, топором в левой руке ударил прямо по чьему-то бородатому лицу и захлопнул за собой дверь.
Снаружи немедленно застучали. Но выбить эту дверь будет не так просто: толстая дубовая доска и косяки были прочно окованы железом.
– Что? Где? Где Стормунд? – истошно кричала Бьярта, толкаясь среди хирдманов, как в лесу, распихивая людей и все пытаясь найти среди них мужа. – Хагир! Где же он?
Хагир не отвечал. Тяжело дыша, он стоял, прислонившись спиной к двери и чувствуя, как она содрогается под ударами снаружи, и пытался пересчитать оставшихся хирдманов. Краем глаза и еще тем непостижимым чувством, которым вожак связан с дружиной, он замечал, что со двора вошло в дом меньше людей, чем стояло перед воротами в самом начале. Два, три, четыре… Стейн Уголёк, Грют… Человеческое мельтешение в кухне мешало подсчету: женщины вопили и плакали, хирдманы бранились, раненые требовали помощи. Альмунд, Бьюр, Хёрд… Шесть, семь, восемь… Хринг кузнец с перекошенным лицом зажимает локоть левой руки правой ладонью, между пальцами обильно капает кровь. Эйар, Лейг, второй Стейн, Молотильщик… десять, одиннадцать, двенадцать… Хагир шарил взглядом по кухне, но дальше натыкался только на женские покрывала. Аудвин… Эгдир… Вместе с Эгдиром – тринадцать человек. Хагир никак не мог вспомнить, сосчитал он самого себя или нет, почему-то это казалось очень важным. Такой заботой сознание пыталось отодвинуть страшную истину – что больше считать некого, это все.
– Ну, что ты? Ты не ранен? – Хагир вдруг увидел перед собой лицо Тюры и ковшик с водой у нее в руках. – Сколько их там осталось? Богиня Фригг! Ты меня слышишь?
Хагир вцепился в ковшик и стал жадно пить.
– Наших – половина, – хрипло выдохнул он, когда вода вдруг почему-то кончилась. – Я – нет, вон, Хринг…
– А это что? – Тюра показала на его предплечье, где на рубахе виднелся широкий разрез. Ни стегач, ни кольчугу он в суматохе не успел надеть, и чудо, что этот порез на нем единственный.
– Не… – начал Хагир и глянул на плечо.
Тюра вцепилась в оторванный клок ткани: на коже краснела длинная царапина. Но Хагир тут же вырвался, шагнул куда-то в сторону вместе с царапиной и не дал рассмотреть, нужна ли перевязка.
Все это время в дверь стучали.
– Где вы там, трусливые крысы? – кричал Вебранд, но поначалу в доме ничего не слышали. – Попрятались? И никто не хочет полюбоваться на вашего дурака вождя? Вот он валяется, такой же глупый, как при жизни! Не нужен? Дешево отдам!
– Стормунд! Где он? Где? – Бьярта кидалась то к хирдманам, то на дверь, будто хотела телом выбить ее и выскочить во двор. – Где мой муж?
– Он погиб! – бросил Хагир, наконец уловив ухом ее крики.
То зрелище, которое он успел отпечатать в памяти перед отходом в дом, имело только одно значение, и больше он не мог загонять вглубь эту жестокую правду.
– Вы бросили его! – Бьярта, кажется, не поняла его слов. – Вы бросили его во дворе! Откройте! Откройте сейчас же!
– Отойди! – Хагир повысил голос. Безумный вид Бьярты внушал тревогу: она казалась способна снести стены собственного дома. – Он убит! Я видел!
– Вы бросили его с этими!
– Он мертв, ты понимаешь? Ему уже не поможешь!
– Нет!
– Перестань, не кричи, прошу тебя! Дети, дети, пойди к ним, им же так страшно! – умоляла Тюра и пыталась отвести сестру от двери.
Сама-то она сразу поверила Хагиру: возвращение в дом без Стормунда открыло ей правду. Они не бросили бы его, если бы он был жив.
Но Бьярта ничего не слышала и отталкивала всех, кто пытался к ней подступиться. В нерассуждающем, темнящем разум порыве отчаяния она колотила кулаками в дверь, отделившую ее от мужа, и никак не понимала, что преграда между ними гораздо крепче и неумолимее, чем даже дверь, окованная железом.
Тюра перевязывала сначала Бьюра, потом Аудвина, потом Хринга, потом Стейна Молотильщика, дрожащим от потрясения голосом просила у женщин то полотна, то воды. Ее лицо в мелькающем свете факелов казалось совсем бледным, между бровей появилась морщинка, губы были плотно сжаты, а руки слегка дрожали, но она не останавливалась ни на миг. Все существо ее стремилось что-то делать, чтобы своей работой сделать ужасное положение хотя бы чуть-чуть менее ужасным.
– Эй, кто еще хочет погибнуть как положено и попасть в Валхаллу? – кричал за дверью Вебранд, и теперь они, опомнившись, стали слушать его слова. – Выходи! А не то мы подожжем дом, и вся ваша крысиная стая сгорит!
Прислушиваясь, все в доме постепенно затихли, теперь слышалось только тяжелое дыхание и сдержанные всхлипывания женщин. Темнота кровли давила на головы: надежный родной дом теперь казался могилой. Привыкнув находить здесь покой и защиту, они оказались в ловушке, где ждет страшная, мучительная смерть. Хагир мельком подумал: не надо было уходить в дом, лучше погибнуть в бою во дворе, под открытым небом… А женщины и весь дом?
– Уже поджигаем! Слышите? Или оглохли? – вопил во дворе Вебранд.
– Ты мог бы выпустить хотя бы женщин! – крикнул через дверь Хагир. Так принято… если для полуоборотня имеют значение хоть какие-то человеческие обычаи. – Они-то не грабили твой дом!
– Конечно! – тут же откликнулся Вебранд. – Женщины и рабы могут выйти. И ты можешь выйти, если сдашься. Это же ты, длинноволосый? Чего же ты от меня спрятался? Опять перепутал море и берег? Но уж больше ты меня не обманешь!
– Когда это я тебя обманывал? – почти безотчетно огрызнулся Хагир.
– А когда отпросился за выкупом, а вместо того ограбил мой дом!
– Я не отпрашивался! Ты сам меня отправил. И я привез тебе выкуп, ценой значительно больше десяти марок! Я не виноват, что тебя не оказалось дома! Поверь, я об этом очень жалел! Уж если бы ты тогда оказался дома, то сейчас ты уже прижился бы в Хель!
– Вот видишь: судьба на моей стороне! Я жив, а твой горлопан уже стучится к Сестре Волка! Так что – сдаешься?
– Не дождешься. Отойди от дома и отведи твоих людей. Я выпущу женщин. Ты должен поклясться не причинять им вреда.
– Я сам разберусь, что я должен! Пусть выходят. Хотите верьте, хотите нет.
– Быстрее! – Хагир шагнул от двери к очагу. – Выходите!
Несколько женщин попятилось от него к дальней стене: на бледных лицах отражалось убеждение, что он собирается вытолкнуть их во двор на съедение чудовищу.
– Берите детей, хватайте побыстрее что ближе лежит – собираться некогда! Одевайтесь! Еды сколько унесете, шевелитесь же! – распоряжался Хагир.
Их страха он не понимал: ему виделся короткий и узкий путь к их спасению, как мостик в ломающемся льду, который надо пробежать как можно скорее, пока не поздно!
Плача и причитая, женщины стали напяливать накидки, закутывать детей; бестолково снуя по дому, они хватали то одно, то другое, снова роняли, пытались что-то свернуть и завязать непослушными руками, натыкались друг на друга. Иные цеплялись за мужей, все не веря, что сейчас приходится расстаться навсегда, уйти и оставить мужа на верную гибель. Сигрид, вдова Ранда Башмака, столбом стояла у стены, мертвой хваткой прижав к себе своего полуторамесячного младенца и пустыми глазами глядя в пространство. Старая Гуннхильд толкнула ее на ходу, пытаясь пробудить от оцепенения и заставить собираться, но Сигрид ничего не замечала. Смерть, за морем сожравшая ее мужа, в том же самом обличье пришла за сыном, за новым Рандом, за последним и драгоценнейшим сокровищем ее жизни!