Аглая, стояла на берегу, едва различимая в густой, молочно-серой пелене, и сама похожая на призрака в этом плывущем и клубящемся тумане, и жадно вслушивалась в звуки, приносимые ветром. Короткий всплеск раздался под купающей свои висячие косы в воде ивою. Аглая вгляделась в белёсую муть, но нет – видать то рыба пучеглазая вынырнула на миг из волн, ударив плавником по серой воде. Птица вскрикнула тревожно в тумане, шум крыльев пронёсся над головой ведьмы, и вновь стихло всё.
Аглая, закусив нижнюю губу, смотрела, сощурившись в туман, вся оборотившись в слух.
– Где же он? Скоро, глядишь, и туман развеется, что напустила я с полночи, по ночной мгле, а он и не торопится.
Но вот, зашевелились вдруг высокие камыши, закачались, зашуршали, зачавкала тинистая жижа там, где в зарослях застоялась вода, пахнуло болотом и сыростью, прелым тряпьём и рыбным духом, и из камышей показалась склизкая серовато-зелёная рука с перепонками промеж длинных, как тонкие ветки, пальцев. Рука застыла на миг, а затем согнула указательный палец, и медленно поманила Аглаю. Та тут же шагнула вперёд и торопливо подошла к зарослям, что были выше её роста.
– Наконец-то, – недовольно и строго сказала она, – Что ж так долго? Скоро, глядишь, рыбаки набегут, да бабы с бельём. Я тебя с зари жду, продрогла вся, вымокла насквозь в тумане. Уже, небось, бабка Кутыриха проснулась, сейчас всё высмотрит, ей и туман не помеха, даром, что всё плачется о своих хворях. Глаза, что у ястреба.
Из кустов показалась вторая рука, вместе с первой они раздвинули камыш, и на свет Божий выползло, чавкая и плюхая, нечто, похожее на громадного слизня, что водились на огороде у бабки Кутырихи, чей дом стоял аккурат у реки, да поедали её кочаны с огурцами. Обрюзгшее, складчатое тело, покрытое серой, с зеленовато-синими, как у утопленника пятнами, кожей, переваливалось, перекатывалось волнами, оставляя за собой на мокром песке канавку, будто волокли здесь тяжёлый мешок. Бесформенная туша оканчивалась неким подобием рыбьего хвоста с тремя плавниками на конце, а с другой стороны к ней приляпана была большая круглая голова, словно кто-то, лепивший это существо устал под конец, и приставил её к туловищу, как попало, на авось. Там, где у людей растут волосы, на голове этой прилипли ракушки, сгрудившись и намертво сросшись с хозяином, в раковинах копошились моллюски, а промеж них ползали водяные черви, запутавшись в прожилках тины и водорослей.
Голова, свесившись набок, глянула маленькими круглыми глазками, что расположились на извивающихся беспокойно отростках, на Аглаю, стоявшую напротив, в намокшем, прилипшем к телу платье, вздохнула тяжело жабрами, что расположились по бокам, и, открыв одну из складок, оказавшихся огромным «от жабры до жабры» ртом, произнесло:
– Насилу вышел из воды, тяжко мне нынче дышится, погодка не товойная была намедни. Жара проклятая, всю силу высосала. На дне отлёживался, зарывшись в холодный ил.
– Ты мне зубы не заговаривай, – погрозила ему ведьма, – Принёс то, что просила?
– А как же, только сама знаешь, за всё плата нужна. Чем отплатишь за работу?
Существо высунуло из своего рта-щели длинный синеватый язык и жадно облизнулось.
– Петухом чёрным, – кивнула в сторону Аглая.
Там, на песке, почти у самой воды лежал мешок, в котором что-то барахталось и билось.
Существо повернуло отростки туда, куда указывала девушка, воззрилось жадно на добычу.
– Поближе поднеси, тяжко мне, не доползу туда, – прочавкало оно в ответ.
– Погоди, исперва проверю, то ли принёс.
– То, то, – нетерпеливо затрясся Водяной, – Петуха давай, есть хочу.
– Рыбы тебе не стало что ли? – усмехнулась Аглая.
– Надоела рыба, вкусненького хочется, – облизнулся тот.
– С твоими запросами скоро и чёрных тварей в деревне не останется, всех тебе перетаскала, да вон, братцу твоему, Лешему.
– За всё нужно платить, всему своя цена и плата, – вновь зачавкал Водяник.
– Что есть, то есть, – согласно кивнула ведьма, – Твоя правда. Ну, давай уже, что там у тебя.
Обитатель речных глубин да тёмных омутов пошарил в своих многочисленных складках, вынул, наконец, из них то ли сучок, то ли камушек-обкатыш, и протянул девушке. Та взяла его в руки и придирчиво оглядела:
– Что-то неприглядный какой-то.
– Так ведь не первый день, чай, на дне лежал, где ж я тебе свежего возьму, с весны никто не утоп!