– Чёрному – чёрное, белому – белое. За доброе жди добра, за худое – худа.
Захохотали и улетели прочь.
Бросилась Глаша со всех ног людям помогать, пламя тушить, да только несмотря на дождь, ничего не помогло, так и сгорел дом. А вместе с ним и баба завистливая. Даже тела не нашли, а лежал на полу посреди избы огромный чёрный камень. Всем селом отстроили мужу да девочкам новый дом, а спустя два года женился он на вдовой женщине с тремя сыновьями, дружно стали жить. Девочки её полюбили, как мать родную, от своей-то они шибко добра не видали, а тут и ласку узнали, и слово доброе, научила мачеха их и хозяйство вести, и пироги печь, и вышивать, и вязать, правду говорят, не тот мать и отец, кто родили, а те, кто воспитали. И у Глаши всё наладилось, зажили они складно да ладно. А камень тот чёрный на лошадь погрузили, да вывезли к реке, и утопили, потому что каждую грозу били в тот камень молнии и боялись люди пожара. Правду старики говорят, доброму человеку весь мир – свой дом, злому – и свой дом чужой.
Худая Доля
Говорят люди, что Долю свою можно лишь два раза в жизни увидеть, в первый раз, когда ты на свет рождаешься, а во второй – за мгновение до своей смерти. Только вот толку от этих встреч, что от первой, что от второй никакого. Пока ты младенец, и ничего не смыслишь ещё, то и Долю свою ни о чём попросить не сможешь, ну а перед смертью и тем паче – на кой она тебе? Но была, сказывают в нашем селе девочка, что Долю свою повстречала, и не только повстречала, но и изменить судьбу свою сумела. И было это так…
Жила на селе семья одна, мать, отец, да дочка махонькая по имени Руся – светловолосая да голубоглазая. Жили дружно да ладно, только однажды беда пришла в их дом нежданная, заболела мать, провалившись зимой под лёд, когда бельё полоскать на прорубь ходила, слегла, да и растаяла свечою восковой, сгорела, что лучина. Остались отец с Русей одни. Отец днями то в поле, то в лесу пропадает, хлеб насущный добывает, а Руся по дому хозяйничает. Маленькая она, сама росточком с табуретку, пять годочков ей всего исполнилось, а деваться некуда, надо тяте помогать. Тот с вечера всё приготовит – дров для печи, корму для скотины, из погреба достанет картошки да репы, капусты квашеной, с утра печь протопит, да на работу. Дочку не будит, укроет её одеялом потеплее, закутает, поцелует в чистый лобик, вздохнёт тяжело, да уйдёт. Жалко ему свою девочку, да что поделаешь, надо как-то дальше жить, коли доля им такая выпала.
А Руся долго не залёживается. Едва в избу солнышко заглянет, да до кровати её доберётся, защекочет носик её курносый, так и проснётся она, потянется сладко, улыбнётся, после опомнится, что матушка ей только приснилась, сон это всё был, да тут же вновь закручинится, а то и всплакнёт иногда, но недолго она печалится, неколи ей слёзы разводить. Вытрет глазки кулачонками, сарафанчик свой наденет, поверх безрукавочку меховую, тятей подаренную, натянет, да примется за работу. Надо и по воду сходить к колодцу, чтобы обед сготовить, и скотину накормить, и избу прибрать. Возьмёт она своё ведёрочко, валенки обует, шаль повяжет маменькину, и выйдет во двор. А там воздух морозный, хрусткий, всё-то кругом блестит-переливается под солнцем, снеги искрятся ровно жемчуга-самоцветы, берёзки стоят в ажурные шали закутавшись, крыши домишек блестят будто леденцовые, а на окнах лучики солнечные играют. Вдохнёт Руся полной грудью – хорошо! И покатится-побежит по тропочке за водицей. Бабы её жалеючи, всё норовят ведро выхватить, да самим донести до дому. Но Руся маленькая, да бойкая.
– Нет! – скажет, да ещё ножишкой притопнет, – Я сама!
А пуще всех остальных баб Лидуха старается, ластится к Русе, заискивает. Давно она глаз на Степана, Русиного отца, положила, да через девчонку дорожку к его сердцу искать решила. Руся взглянет холодно, обожжёт льдом голубых глаз, Лидуха губы скривит, отойдёт в сторонку, пробурчит что-то под нос. А Руся возьмёт своё ведёрко, да в обратный путь отправится. И глазки её сразу потеплеют, станут ровно незабудочки голубые. Не нравилась ей Лидуха, суетная да хитрая, мордочка вострая, что у лисы, платочек домиком подвязан, глазки маленькие бегают, руки, как лапки с коготками – отвернись только, тут же вцепятся, разорвут в клочья. Не надо ей такой мачехи.