– Давай сюда, Пашка, мы с Людочкой займемся. А сам иди столы двигать! – бодро сказала Любовь Михайловна. – У нас уже все сварено и накрошено. Как Клавка с утра сказала, что к матери поедет, я сразу решила, что надо собраться.
Редко мы так на кухне сидели. Это надо, чтобы несколько условий совпали: и чтоб Северские уехали, и чтобы у всех настроение соответствовало. Чаще всего наши посиделки организовывала Инка. А с тех пор, как ко мне переселился Витя, наверное, ни разу не собирались. Витя, впрочем, сегодня тоже появился, когда уже собирались садиться. За эту неделю мы виделись лишь однажды, хотя работаем в одном здании. Он кивнул при встрече, а я сказала «здрасьте». И вот…
Я и тут «здрасьте» сказала, но стоит ли родным нашими проблемами грузиться? Поэтому представила их друг другу:
– Мама, это Витя, Витя, это моя мама Людмила Петровна и ее муж Павел Алексеевич.
Сели. Разлили. Поели.
– Наташа, – начала Любовь Михайловна. – Ты действительно нашла такие деньжищи?
– Всё, уже даже перечислила. Завтра в середине дня забегу в банк и принесу вам платежку. Но пятница, сами понимаете, немцы могут не раскачаться. А в понедельник, я думаю, придет вызов. Может, стоит Жорика на выходные забрать, если лечение не очень напряженное? По крайней мере, днем его куда-нибудь сводите.
– А… откуда они? – это Людмила.
Я поглядела сначала на одну, потом на другую. В глазах обеих – опаска.
– Дорогие дамы, что вы такое обо мне подумали? Что я торганула своим телом? Так дорого оно не стоит! Или, может, вы решили, что я банк ограбила?
– Наташа, но откуда?
А Любовь Михайловна:
– Слушай, года два-три назад какие-то бандюги тебя искали. Может, это их деньги?
– Любовь Михайловна, ну не настолько я крутая, чтобы с мафией бороться! Но деньги эти и вправду нехорошие. Это деньги Кремера, которые он бабушке Кате много лет посылал. А она их не принимала.
– А как же они у тебя…
– Он ведь приезжал три года назад. Мы встретились, поговорили. Через полгода он вдруг сообщил, что переоформил невостребованный счет бабушки Кати на меня… как на ее наследницу. Я его об этом не просила, и никогда бы его деньгами не воспользовалась, но когда речь идет о жизни…
– Наташа, кто такой Кремер? – спросила Людмила.
– Отец мой биологический.
Пауза. Первой опомнилась Любовь Михайловна:
– Так Екатерина Семеновна тебе родной бабушкой была? Вы же никогда об этом не говорили!
– Да я и сама об этом три года назад узнала.
– Ну, семейка! Бабка твоя – кремень, а Эдька смолоду был себе на уме. Подожди! А как же Людочка… ты что же, отца своей дочери не знаешь?
– Любовь Михайловна, мама меня воспитывала, а родила меня Александра!
– А-а… Знаешь, а они друг другу подходят… ну, Эдька и Александра. Оба с гонором и, извини меня, противные.
– Согласна…
Когда мы уже готовились ко сну, Людмила спросила:
– Наташа, а какой он, твой отец?
– Ой, да не зови ты его отцом! Виделись мы полчаса. Впечатление от него… правильно Любовь Михайловна говорит: противный! И не понять, что ему от меня нужно. Четверть века не интересовался, а тут заявляет: хочу посмотреть, кому восемнадцать лет выплачивал алименты, очень немалые причем.
– И о чем вы говорили?
– Да, в общем, ни о чем. Немного я узнала о той давней истории. Ты знаешь, что бабушка представила Александру Людмилой и сожительством с несовершеннолетней его пугала?
– Как же мне не знать… я же до вступительных экзаменов была не допущена из-за того, что она мой паспорт прихватила. Да чего уж, дело давнее, расскажу. Приехала Саша в тот год вся светящаяся и загадочная. А у меня ухажер по тем временам просто принц – Лешка Васильев, военное училище закончил, год в Москве отслужил, а теперь в отпуске. Явно невесту высматривает. Мама меня предупредила строго-настрого: чтобы ни-ни! Он взрослый, ему жениться надо, а тебе 17. А я, конечно, польщена, что у меня самый завидный кавалер в городе. А Саша этак на нас сверху вниз. Как же, у нее такая любовь! Нам с Тоней намеками, дескать, у нее жених чуть ли не академик. Мне, дуре, невдомек, а Лешку она, конечно, сразу зацепила. Вскоре мама по ей одной ведомым признакам определила Сашину беременность. Расспросила, как она это умеет, и повела на почту: звони! Он ей мямлить не стал, сразу сказал: от слов своих не отказываюсь, в московский институт перевестись помогу, и квартиру сниму. Но ни женитьба, ни тем более ребенок в мои планы не входят. Саша трубку шваркнула, домой пришла, легла и молчит. Мама никому ничего не сказавши паспорт мой взяла и в Москву поехала. Мне на экзамен, а паспорта нет! Я все обыскала! Я от слез опухла! Представляешь себе, каково папе: одна дочь который день как неживая лежит, другая рыдает, что в институт не попала. Тут мама возвращается и говорит: «Людка, прекращай реветь, на следующий год поступишь. Сашка, вставай, наводи красоту, нужно тебя срочно замуж отдавать». Та вскакивает: «Эдик!» А мама: «Про Эдика забудь! Про аборт тоже думать не моги! Замуж пойдешь за Лешку». Мы обе были ошарашены. А мама говорит: «Вы что думаете, он откажется?» Поглядели мы друг на друга и поняли: так и будет. Через день он уже в мою сторону не глядел, а через неделю его отзывают в Москву. Прощание как в старинной мелодраме! Теперь Сашка рыдает, а я уже давно молчу… Он возвращается через три дня и делает Сашке официальное предложение. Она соглашается. На следующий день их расписывают по бумаге из военкомата, и он объявляет: его теперь как женатого человека переведут в ЗГВ. В общем, уехали. А через четыре месяца Сашка возвращается. Дальнейшая история тебе известна.