После непременного прощального залпа нас отвезли в гарнизонную столовую на поминки. Хорошо о Боеве говорили сослуживцы. Значит, он был неплохим летчиком и командиром, но почему он был плохим мужем?
Возвращались мы домой в разное время. Кузены прилипли к Альгису, а я махнула им рукой и пошла к троллейбусу.
Вечером я еще не закончила приготовления к ужину, когда пришла Маруся.
– Осуждаешь меня? – спросила она, перехватив ножик и начав ловко резать зелень.
– Да бог с тобой, – ответила я. – Просто беспокоюсь, что дальше будет.
– Что ты заранее нервничаешь? – беспечно ответила она. – Как расстанемся, так поплачем.
– Все бабы, наверное, такие. Бабушка Катя рассказывала, как моя прабабушка первый раз замуж выходила. Она много лет жениха ждала, пока он действительную отслужит. А тут Первая мировая началась, он в плен попал. А в 16-м году его из плена домой отпустили умирать – чахотка. Она сказала: «Хоть день, да мой!» и пошла с ним под венец.
– И сколько дней она с ним жила?
– Два месяца.
– Вот видишь! А я с Андрюшей уже почти четыре!
Мы поглядели друг на друга и захохотали. На кухню заглянула моя гостья с поджатыми губами и сказала:
– Можно бы и не смеяться сразу после похорон.
– Да нам-то с вами какая скорбь? – окрысилась я. – Это Александру покойный двоюродным братом приходился, ему и скорбеть.
– Конечно, захапала денежки чужого человека, чего не посмеяться!
– Слушайте, вы что, наследницей себя считаете? Так оформляйтесь!
– Конечно, записали на покойника байстрючат, все Светкиным выродкам достанется!
– Как у людей совести хватает про детей дурное слово сказать? – поразилась Маруся. – И не боится!
Видно, разговор с Альгисом вывел кузенов из себя, лишив надежды каким-то образом поживиться добром покойного, иначе моя гостья не показала бы своего раздражения. Ведь она, будучи утятинской уроженкой, верила в мой дар предсказания:
– А чего мне бояться?
– Та-ак, – отставив в сторону сковородку, протянула я. – Это кто у нас выродок? Сказать?
– Ты что? – испугалась она.
– Я-то? Да вот думаю, – поставив перед собой ладони, сказала я. – У тебя дочь. А у Александра – никого. Ради кого же он племянников хочет обездолить?
С грохотом разбилась выскользнувшая из ее рук чашка.
– Вот так-то, Зина, – сказала я. – Твой муж чужого ребенка вырастил, но не все мужики такие благородные. Некоторые и от родных отказываются. А от неродных и подавно.
– Неправда!
– Что правда, ты лучше меня знаешь, но уверена, что твой муж мне не поверит. А если я спрошу, болел ли он после армии орхитом? Ехала бы ты домой, Зина.
И Зина уехала. Быстренько за билетами сбегала и к приходу мужа уже вещи собрала. Он, хоть и упирался, но последовал за ней.
– Чем ты ее так напугала? – спросила Маруся.
– Я на родине слыву демонским отродьем. Ну, будущее предсказываю, погоду порчу.
– А ей ты что предсказала?
– Что дочь у нее от соседа.
– Правда, что ль?
– Мне Света рассказала.
– Вот так рождаются нездоровые сенсации, – глубокомысленно изрекла Маруся, и мы снова захохотали.
– Вообще-то эта баба противная права, не надо в день похорон ржать, – заглянула на кухню Любовь Михайловна. – А вот помянуть не мешает. Все ж не чужой человек, мы его детей на руках носили. Маруся, вон на моем столе сковорода, поставь на газ. Па-аш, ты с Марусей общаешься?
– Почему нет? – прогудел дядя Паша из коридора.
– Тогда неси – что там у тебя?
На работе меня встретила недовольная физиономия Перовского и приглашение на совещание в кабинет Деменова. Узким кругом в несколько лиц мы обсуждали идею о выдвижении супруги генерального в депутаты.
– Вот до чего пьянство доводит! – назидательно сказала я Перовскому, когда мы возвращались к себе.